В доме не было ничего для нее интересного, особенно в гостиной, и я не могу себе представить причину, по какой она предпочла остаться там. Но она осталась; и, поскольку Баттервик не возвращался, мы не могли изгнать ее оттуда. В четверг она разбила зеркало, намереваясь подраться с другой собакой, которую, как она думала, увидела в нем, а заодно разодрала в клочья обивку дивана. В субботу она занялась холлом и напрочь испортила около восьми квадратных ярдов брюссельского ковра. Закончив, она вернулась в гостиную. Наконец, я одолжил собаку Коффина, и отправил ее биться с собакой Баттервика. Это было захватывающее сражение. Они воевали за кресла и диван; они опрокинули стол и разбили все, что на нем стояло; они усеяли ковер пятнами крови и клочьями шерсти; они запутались в тюлевых занавесках и оборвали их вместе с карнизом; они кусались и рвали одна другую с пеной у рта; наконец, собака Коффина сдалась, поджала хвост и отступила, в то время как собака Баттервика спокойно устроилась на турецком ковре, ценой в шестьдесят долларов.
Казалось, она не собирается возвращаться домой, а Баттервика все не было. На следующий день я зарядил ружье, намереваясь пристрелить ее во что бы то ни стало. Я старательно целился, но в самый последний момент она увернулась, и две горсти птичьей дроби угодили в рояль, сильно его повредив. Затем я подбросил ей отравленное мясо, но она объела все вокруг яда и, казалось, чувствует себя после еды гораздо лучше, чем когда-либо прежде. Наконец, вернулся Баттервик, и сообщил, что забирает собаку. Он смело вошел в гостиную и попытался схватить животное, но оно укусило его. Никогда в жизни я не был так счастлив. Баттервик разозлился, схватил собаку за хвост и выкинул на улицу, разбив при этом французское оконное стекло. Моя радость несколько померкла. Собака взбесилась, и полицейский застрелил ее. В следующий раз, когда меня попросят взять домой чью-нибудь собаку, я сразу же застрелю просителя.
Когда я рассказал полковнику Коффину о своем неприятном опыте общения с собакой мистера Баттервика, полковник сообщил, что у него в последнее время было много случаев, связаных с собаками; он рассказал мне два из них, на его взгляд, самые интересные. Первым был случай Томпкинса.
Томпкинс зашел в его адвокатский офис как-то днем и сказал:
- Полковник, меня зовут Томпкинс, я зашел, чтобы сообщить вам о своих затруднениях с собакой, и подумал, что, может быть, вы могли бы просветить меня на эту тему - дать отправные юридические точки, чтобы я понял, стоит подавать в суд или нет.
Видите ли, мы с Поттсом вступили в партнерские отношения относительно собаки, купив ее на паях. Это был сеттер; мы с Поттсом купили его, собираясь охотиться с ним. Мы не договаривались, какая половина принадлежит мне, а какая - Поттсу; но я полагал, для себя, что задняя часть была "Томпкинсом", а передняя - "Поттсом". Следствием было то, что когда собака лаяла, я всегда говорил: "Это лает половина Поттса", а когда виляла хвостом, считал, что это моя половина приветствует меня. И, конечно, когда одна из моих задних лап чесала ухо Поттса или его плечо, я был доволен - во-первых, потому что это было хорошо для всей собаки целиком; а во-вторых, потому что это было знаком голове Поттса выкусать блоху с задней лапы или согнать муху.
Какое-то время все шло достаточно гладко, до тех пор, пока собака не привыкла гоняться за собственным хвостом, и оказалось - что она самая глупая собака, какую я когда-либо видел. Она кружилась, ловя собственный хвост, до тех пор, пока у нее не начинала кружиться голова, и она даже не могла лаять. Вы знаете, я очень беспокоился, не повредит ли это здоровью собаки; а поскольку Поттс, похоже, не желал, чтобы его половина занималась ловлей моей половины, я решил отрезать собаке хвост, чтобы заставить ее образумиться. Поэтому в прошлую субботу я поставил собаку к бревну, а затем произвел необходимую операцию топором, так что в следующее мгновение она носилась по двору и выла, как стая диких кошек. К тому времени, как подошел Поттс, собака, лишившись хвоста, совершенно обезумела. Слово за слово; в конце концов, Поттс натравил собаку на меня - в том числе и мою половину, прошу заметить, - и она укусила меня за ногу. Понимаете? Взгляните на мою ногу! Видите этот укус? Это сделала его половина!
И вот о чем я хочу вас спросить: как мне истребовать с Поттса возмещение за нанесенное повреждение? Отрубленная часть хвоста, напоминаю, принадлежала мне. Я владел неотделимой половиной сеттера от кончика хвоста до третьего ребра, и имел право от нее отрезать, в то время как Поттс, будучи владельцем головы собаки, несет ответственность за укусы и лай по ночам.