- Ну, ясное дело, - кивает Егор Иванович. - По одной линии работали. Но Брюханов-то все же академик. После него знаешь сколько осталось. Одних картин не сосчитать.
- Давай-ка уточним, - говорю я. - Кража, значит, когда была?
- Двадцать первого, в среду. А сегодня у нас пятница.
- Так. А убийство, по словам Лехи, произошло во вторник, вечером. Неужели одна и та же группа? Чем же им этот Гвимар Иванович помешал?
- Надо работать, - опять вздыхает Егор Иванович. - Так разве скажешь, чем да почему?
- Сейчас в ту квартиру идти, наверное, бесполезно? - спрашиваю я. Небось на работе хозяева-то. Как думаешь?
- Кто их знает...
- Давай на всякий случай зайдем, - решаю я. - Все-таки шестой час уже. Его, значит, Виктором Арсентьевичем зовут. А супругу как, не знаешь?
- Инна Борисовна. А фамилию отца оставила. Брюханова, значит.
- Знаменитая фамилия, - киваю я. - Гордиться надо.
Все время, пока мы ведем этот спокойный деловой разговор, я не могу отделаться от мысли, которая не дает мне покоя, просто жжет меня: значит, все-таки убили... Не врал Леха, не хвастал. Убил... Как рука поднялась? Какая должна быть пустая душа, какое тупое равнодушие к людям, к человеческой жизни. Откуда это берется? Человек кричит, а он не чувствует его боли. Вот за себя он, гад, боится, себе плохого не хочет, себе небось желает всех доступных его пониманию радостей. Ну, держись, Леха, держись. Убил ты все-таки человека. Так тебе это не пройдет, не может пройти. И тебе, Чума, тоже... Тебе особенно...
Мы заходим в темный подъезд, и старенький лифт с усилием тащит нас на третий этаж. У высокой, тяжелой двери, аккуратно обитой квадратами красивого дерматина, как спинка кожаного дивана, с медной, слегка потемневшей от времени табличкой "Профессор Б. К. Брюханов" я кручу старинный звонок, и он надсадно, с усилием верещит за дверью. Мы прислушиваемся. Я уже собираюсь снова приняться за работу, когда до нас доносятся чьи-то шаги и женский голос испуганно спрашивает:
- Кто там? Кого вам надо?
- Это я, Инна Борисовна, участковый ваш Савельев, - говорит успокаивающим тоном Егор Иванович. - Откройте, пожалуйста.
Звякает замок, дверь приоткрывается, но она на цепочке. Из-за двери выглядывает настороженное женское лицо. Узнав Егора Ивановича, женщина кивает ему и, сбросив цепочку, распахивает дверь.
- Пожалуйста, - говорит она. - Входите.
Теперь я могу ее разглядеть. Очень высокая и полная, она кажется старше своих лет. А лицо узкое и как бы породистое, что ли, заносчивое какое-то, тонкий рот почти без губ, длинный, крючковатый нос с нервными дугами ноздрей, пышные рыжеватые волосы небрежно собраны на затылке. Словом, малосимпатичная женщина, на первый взгляд во всяком случае. На ней строгий, темный костюм с белым отложным воротничком и белыми отворотами на рукавах вместо манжет.
Женщина проводит нас через переднюю в большую комнату. Старинная, громоздкая и резная мебель вокруг - диван, стулья, шкаф, круглый стол, старинная бронзовая люстра низко над ним, много картин на стенах.
- Уж извините, Инна Борисовна, - говорит Егор Иванович, когда мы усаживаемся возле стола. - Надоели мы вам, конечно. Но вот товарищ из уголовного розыска хочет вас кое о чем спросить.
- Пожалуйста, - она терпеливо и устало смотрит на меня.
- Вы знаете Гвимара Ивановича Семанского? - спрашиваю я.
- Да, конечно, - кивает Инна Борисовна. - Он бывает у нас. Он сослуживец мужа. Вернее, он приезжает в командировку на фабрику, где муж работает.
- Когда он последний раз был у вас?
- Последний раз?.. - Она задумывается. - Кажется... во вторник. Да, да. А на следующий день случилась эта ужасная кража.
- Долго он у вас был?
- Как всегда, часов до одиннадцати. Сначала пили чай. Потом они с мужем перешли в кабинет. Какие-то служебные дела обсуждали.
- Гвимар Иванович был спокоен?
- Как будто. Смеялся. Ах да, - она слабо улыбнулась. - Сообщил, что жениться собрался.
- Кто же невеста, он сказал?
- Нет. Сказал только, что дорого ему досталась, - она снова еле заметно улыбается неохотной какой-то, вялой улыбкой.
- Есть у него в Москве еще знакомые, не знаете?
- Не знаю. Наверное. Я их... Ах, нет. Однажды видела одного. Они с Гвимаром Ивановичем стояли в нашем дворе. Это с неделю назад было. Стояли и спорили. Даже, мне кажется, ссорились. Гвимар Иванович меня тогда не заметил.
Я вынимаю из кармана несколько фотографий. Перед самым отъездом из управления мне вручили фотографии Чумы и Лехи. Их дела отыскали по оставленным ими отпечаткам пальцев. Наши компьютеры работают, как и всюду, мгновенно. И вот теперь я могу показать фотографии этих двух подлецов, среди нескольких других, конечно, и спрашиваю Инну Борисовну:
- Вы не узнаете здесь человека, который говорил с Гвимаром Ивановичем?
Она внимательно рассматривает фотографии и качает головой:
- Нет. Тут все молодые люди. А тот был пожилой. Очень неприятное у него лицо.
- Когда люди ругаются, у них всегда неприятные лица, - замечаю я. - Вы можете мне это лицо описать?
- Постараюсь. Очень приблизительно, конечно. Красное лицо, седые усики, щеточкой. Потом тяжелые такие мешки под глазами. У него, наверное, больные почки. Ужасно они с Гвимаром Ивановичем ссорились. Поэтому Он меня, наверное, и не заметил. А вот я заметила, что за ними наблюдает какой-то человек. Из подворотни. В кепке, кашне зеленое, худой такой.
- Кто-нибудь из этих? - Я снова тянусь к фотографиям.
- Нет, нет. Совсем другой. Я мимо него прошла. Очень внимательно он наблюдал. Я даже забеспокоилась, помню.
Да, это уже совсем непонятно. Словно вокруг квартиры покойного академика кружило в эти дни сразу несколько преступных групп. Странный какой-то узел завязался тут.
За окном уже стемнело. Мы прощаемся.
Глава IV
СТРАННЫЕ СОБЫТИЯ ВО ДВОРЕ ОДНОГО ДОМА
Кражей на Басманной занимается группа из другого отдела во главе с Пашей Мещеряковым. Я к нему заглядываю, как только прихожу утром на работу, и мы уславливаемся о встрече у нашего Кузьмича сразу же после оперативки в отделах. Кузьмич велит Вале и Пете Шухмину тоже явиться к нему. Он уже в курсе наших вчерашних открытий и всяких предположений и планов в связи с этими открытиями. Словом, собирается небольшое оперативное совещание, хотя Кузьмич таких слов не любит и предпочитает говорить: "Заходите, кое-что обмозгуем". Вот мы и собираемся "обмозговывать" странное преступление на Басманной.
Паша, скромный, немногословный паренек в неизменном синем костюме, голубой рубашке и ярко-синем галстуке - за что мы его прозвали, а так же еще и за молчаливость "небесным Пашей", - информирует нас о положении дел с той квартирной кражей. Все сообщаемые им факты мы сразу же "примеряем" к Лехе, Чуме и к их возможным сообщникам. Хотя объяснить при этом, зачем им понадобилось в ходе подготовки к краже убивать какого-то Гвимара Ивановича, пока совершенно невозможно. Однако то обстоятельство, что он тоже приехал из Южноморска, позволяет предположить, что Гвимар Иванович может быть знаком с членами шайки и даже находиться с ними в каких-то отношениях.
Остается также и версия, что убийство организовал или спровоцировал Чума из ревности, ведь у Гвимара Ивановича были, кажется, самые серьезные намерения в отношении Музы. Впрочем, из слов ее матери получается, что Гвимар Иванович тоже знал Чуму, даже куда лучше, чем знала его Муза. Наконец, и сам Гвимар Иванович нам пока далеко не ясен и весьма подозрителен, вспомним хотя бы его подарки Музе. Так что между ними могли существовать и всякие другие отношения, кроме ревности.
Итак, Паша Мещеряков рассказывает нам о той краже, перечисляет, что взято ворами. И тут мы отмечаем, что отбор картин произведен весьма квалифицированно, и это уже не под силу ни Лехе, ни Чуме, тут чувствуется иная рука. И у всех у нас одновременно почти возникает интересная мысль: а не могло ли так случиться, что именно Гвимар Иванович, будучи вхож в ту квартиру и к тому же достаточно образован, наметил вещи для кражи, сообщил все сведения о хозяевах квартиры, а потом был убит сообщниками, ибо потребовал львиную долю добычи?