- Ну, ловок этот Гаврилов, - качает головой Кузьмич. - Ишь чего с перчаткой придумал. И ведь сразу сообразил, мгновенно. Но и ты, Лосев, молодец, - обращается он ко мне. - До сознания его дошел. Вот у тебя это иной раз отлично получается.
Очень мне приятна похвала Кузьмича. Я только вида не подаю, как мне это приятно.
Тем временем в кабинет заходит Петя Шухмин, возбужденный, вполне, видимо, здоровый и очень этим обстоятельством довольный. За ним идет и Виктор Анатольевич, наш следователь. Петя, наверное, куда-то за ним ездил. Валя Денисов рассказывает о задержании Гаврилова и Шершня, а я - о своей командировке. Отчет мой занимает немало времени.
- Шпринц - это большая удача в деле, - замечает Виктор Анатольевич по ходу моего рассказа. - И дальше пригодится.
Когда я кончаю, Кузьмич, вздохнув, говорит:
- Ну что ж, милые мои, кражу мы, можно сказать, раскрыли. Как вы полагаете, Виктор Анатольевич, раскрыли мы ее?
- Полагаю, что да, - улыбнувшись, отвечает тот и добавляет: - Придется ее снова выделить в отдельное производство. Заканчивать надо дело и передавать в суд. Только сперва надо найти, конечно, остальные вещи и картины. Тут я думаю... - Помедлив, он оборачивается ко мне: - Вы, Виталий, завтра допросите Гаврилова официально. По моему поручению. У вас с ним, видимо, хороший контакт установился. Надо добиться, чтобы он сказал, где остальные вещи. И потом, если он пройдет свидетелем по делу об убийстве, это будет удача. И конечно, надо найти ту женщину, в красном пальто, обращается он к Кузьмичу.
- Найдем, - кивает тот. - Сегодня же постараемся.
- И все-таки самое главное, - говорю я, - можно сейчас твердо сказать: в кафе я встречался именно с Львом Игнатьевичем. А назвался он Павлом Алексеевичем. И забеспокоился, когда я слишком близко, на его взгляд, подобрался к Купрейчику. Тут у меня уже никаких сомнений нет. И в убийстве Семанского замешан этот Лев Игнатьевич, он организатор.
Все это я говорю горячо, даже запальчиво, словно кто-то спорит со мной, не соглашается. Между тем, все присутствующие со мной согласны. А Кузьмич задумчиво добавляет, по привычке раскладывая по столу свои карандаши и не отрывая от них глаз:
- Это убийство тянет на какое-то крупное хозяйственное дело, милые мои, - он поднимает голову и смотрит сперва на меня, а потом и на Виктора Анатольевича.
- Очень похоже, - соглашается тот. - Вообще пора, мне кажется, ОБХСС подключать, настало время. Наметилось уже несколько интересных фигур. Смотрите, - Виктор Анатольевич придвигает к себе лист бумаги и начинает называть имена и записывать их. - Пока в порядке выявления, - предупреждает он. - Значит, Семанский. Он убит. Потом этот самый Лев Игнатьевич. Дальше Шпринц, Ермаков, это все там, в Южноморске. Да! Еще в Москве - Купрейчик.
Виктор Анатольевич каждое имя обводит квадратом и соединяет их пунктирными линиями, возле каждой из них ставя вопросительный знак и при этом поясняя:
- Функциональные связи тут пока точно не установлены. А скорей всего, некоторые звенья нам вообще неизвестны.
- Вы пока что и второго Ермакова запишите, - говорю я. - Василий Прокофьевич, двоюродный братец Гелия Станиславовича, в филиале его магазина трудится, на рынке. Прохвост, мне кажется, великий, может, даже почище Гелия.
- Запишем, запишем, - охотно откликается Виктор Анатольевич и, сделав пометку, замечает: - Все это должен изучить специалист, аккуратно и осторожно. Виталий, - обращается он ко мне и указывает на потолок. - Там, кажется, один крупный мастер на этот счет есть.
Виктор Анатольевич имеет в виду Управление ОБХСС, расположенное этажом выше нас.
- Там не один мастер, - улыбаюсь я.
- Это я и сам знаю, - говорит Виктор Анатольевич - Но я имею в виду одного вашего знакомого. Помните, мы с ним сотрудничали недавно по одному делу? Очень хорошее впечатление тогда оставил. Как его фамилия, забыл?
- Албанян? - спрашиваю я.
- Вот, вот. Введите его пока в курс дела. А мы потом небольшое совещание межведомственное, как всегда, соберем. Не возражаете, Федор Кузьмич? С вас, можно сказать, все началось, вы и решайте.
- Все правильно, - соглашается Кузьмич. - И Купрейчик-то этот самый не последнюю роль играет во всем деле, если из-за него такая схватка завязалась. Шутка? На убийство даже пошли.
- Золотая курочка, - насмешливо говорю я.
- Интересно знать, что она несет, - вставляет Петя.
Валя, как всегда, помалкивает и только под самый конец вдруг говорит:
- Можно предположить, что к Музе этот самый Лев Игнатьевич и заходил Возможно, хотел узнать, где Чума, куда пропал.
- Вполне возможно, - соглашается Кузьмич. - Таким образом, путей у нас к нему три: через Купрейчика, через Совко и через Музу. Кто-нибудь из них да должен знать, как до этого Льва Игнатьевича добраться Очень он нам нужен.
- Но ни Купрейчик, ни Совко так просто адрес его не назовут, - с сомнением говорит Петя. - Их заставить надо.
- Само собой, - снова соглашается Кузьмич. - Тут, милые мои, что-то придумать придется.
- Только учтите, - замечает Виктор Анатольевич, - у нас против этого Льва Игнатьевича нет ни одной улики. Обратили внимание? Ни одной. Выходит, арестовывать его сейчас нельзя. А потому и тревожить не рекомендуется.
- Все правильно, - Кузьмич задумчиво перебирает карандаши. - Тревожить не будем, а вот работать вокруг будем. Тогда появятся и улики. И идти пока что надо всеми тремя путями. И вообще давайте, милые мои, разворачиваться. Сделаем так, - он оставляет свои карандаши, и голос приобретает знакомую нам твердость: - Давай-ка, Шухмин, привези сюда Музу, Да побыстрее. Ты, Денисов, отправляйся за той женщиной в красном пальто. Разыщи ее непременно, без нее не возвращайся. Ну, а Лосев отправится к коллегам в ОБХСС, - заключает Кузьмич. - Выполняйте, милые мои. Время терять нельзя. Вон уже полдня и так прошло.
Все поднимаются со своих мест. Виктор Анатольевич прощается с каждым и уславливается о новой встрече Впрочем, никто сейчас не может предсказать, когда она потребуется.
Да, дело приобретает новый, неожиданный оборот. И контуры его начинают обрисовываться все явственней.
Я отправляюсь к нашим соседям на пятый этаж.
...Первым из нас троих выполнил свое задание Петя Шухмин. Через час он уже вернулся в управление вместе с Музой. На этот раз, надо сказать, Шоколадка выглядела далеко не такой привлекательной. Лицо ее заметно осунулось и побледнело, и потому ярко подведенные, как и прежде, губы, и зеленью оттененные веки не только не добавили ей сейчас привлекательности, но скорее делали и вовсе какой-то безвкусной дурнушкой. Это просто удивительно, как самочувствие и настроение женщины отражается на ее внешности.
Ну, а Муза, видимо, чувствовала себя плохо, очень плохо, и настроение у нее было отвратительное. Одни женщины при этом становятся резкими, грубыми или язвительными, другие плаксивыми. Муза, видимо, принадлежала к последним. Когда она вошла в кабинет Кузьмича, в глазах ее уже стояли слезы, а руки нервно теребили мокрый платочек, хотя вынула она его, как видно, только что и при этом забыла закрыть сумочку. Внизу, в гардеробе, Муза оставила свою роскошную дубленку и сейчас была в изящном сине-черном костюме со странным шлифованным камушком вместо брошки и красивой золотой цепочкой на открытой тонкой шее. Все было бы очаровательно, если бы не горькие складки в уголках рта и заплаканные, покрасневшие глаза на бледном лице.
Кузьмич, конечно, сразу все это отметил про себя и невольно вздохнул.
- Здравствуйте, Муза Владимировна, - сказал он, выходя из-за стола и придвигая ей стул. - Присаживайтесь, пожалуйста. Ничего не поделаешь, пришлось вас еще раз побеспокоить.
- Пустяки, - грустно махнула рукой Муза, опускаясь на предложенный ей стул. - Другие беспокоят меня гораздо больше.
- Вы имеете в виду Совко?
- Он уже, наверное, долго никого теперь не побеспокоит, правда?
- Да. Надеюсь, - кивнул головой Кузьмич и испытующе посмотрел через стол на Музу. - Но вы как будто жалеете, что он вас больше не побеспокоит?