Антиохов сочувственно и растерянно кивал, соглашаясь со здравыми рассуждениями старшего майора, но не понимая, куда же он клонит.
— …лучше определю я тебя, без обид, так сказать, за незаконное пересечение границы, антисоветскую пропаганду и так далее, в лагерь лет на двадцать пять… Стоп, — предупредил сразу возможный взрыв возмущения со стороны подследственного Силантьев. — Я ж говорю — по-хорошему, по обоюдному, так сказать, согласию. Там ведь, в лагере, тебя и кормить-поить будут, и одевать-обувать, может, еще и научат, что руками делать, да и среди своих-то привычнее тебе будет…
Лукавил, ох, лукавил старший майор, пользуясь тем, что не знает пришелец местных законов. Не могла «особая тройка» к таким срокам приговаривать, до пяти лет с конфискацией — вот её предел, ну, так ведь это лишь к гражданам своей страны относится… в самом деле, не посвящать же еще и судей, хоть военных, хоть гражданских, в такое вот секретные вопросы…
— Меня искать будут… — не очень уверенно возразил Геннадий и тут же, спохватившись, спросил: — А как это — среди своих?..
— А ты думал — единственный здесь, кто с неба-то упал, — рассмеялся старший майор. — Эх, ты, пришелец, даже и не заметил, что привезли тебя аж за двести верст именно ко мне… не ты, дружок ситный, первый, не ты и последний у нас… для того и спецлагерь организовали, чтоб и народ не смущать, и вы все в одном месте и при деле были…
Склонившись над разложенными по столу бумагами, Силантьев быстро, привычно заскрипел пером, то и дело обмакивая его в чернильницу-непроливайку и продолжая при этом говорить:
— А что искать будут, верю, понимаю, что просто так у вас, там, людьми не раскидываются, даже и контролерами седьмого уровня второй сети… Как место аварии найдут. На нас непременно выйдут, так тебя тут никто и лишней минутки не задержит… или думаешь, у нас головной боли, кроме тебя, и нету?.. Вот, давай, распишись здесь, здесь и здесь…
Старший майор притянул Геннадию химический карандаш и поинтересовался:
— Что писать-то знаешь? «С моих слов записано верно», потом дата и подпись… и вот здесь «С приговором ознакомлен» и тоже — дата, подпись… да ты карандаш-то послюни, послюни…
Процесс растянулся на несколько минут, Геннадию уже давным-давно не приходилось ничего писать от руки.
— Повезло тебе, — откинувшись на спинку скрипучего стула и складывая отмеченные Антиоховым бумаги в простую канцелярскую папочку, сказал Силантьев. — Вечером в лагерь тот отбывает новая смена охранников, захватят тебя с собой. Всё лучше, чем в теплушке со всякой уголовщиной без малого неделю кантоваться…
Вот тут старший майор откровенно покривил душой, соврал, мягко говоря. В один вагон с осужденными помещать пришельца было категорически запрещено всеми устными и письменными инструкциями. Да оно и понятно, мало ли что он там наболтает, бывал уже плачевный опыт, правда, двадцатилетней давности… Пришлось бы долго и нудно дожидаться оказии, ведь не заказывать же отдельный вагон для перевозки пришельца, не такая важная птица. А любое ожидание, даже и в здании губернского управления НКВД, чревато было лишними контактами подследственного, а нынче уже и осужденного по пятьдесят восьмой и пятьдесят девятой статьям, с любопытными сослуживцами старшего майора.
«Теперь остается аккуратненько подсунуть бумаги на подпись начальнику Управления и его заму, чтобы, значит, комар носа не подточил, чтобы по документам всё чистенько было и правильно…» — подумал Силантьев, снимая телефонную трубку и вызывая в кабинет старшего по группе бойцов, направляющихся в особую командировку.
Вошедший в кабинет через пару минут старшина конвойных войск — четыре уголка в петлицах, угрюмое, тяжелое и плохо побритое лицо, но необычайно живые, лукавые глаза — был одним из немногих посвященных, потому объяснять ему лишнего не пришлось.
— Давай, Трофимов, принимай «пополнение», — кивнул на Антиохова старший майор.
Коротко оглядев сидящего на стуле, но повернувшегося к нему пришельца, одетого пестро, как-то вовсе неподобающе строгой, суровой и в чем-то аскетичной обстановке следовательского кабинета, старшина скомандовал:
— Встать! Лицом к стене!
Геннадий успел только бросить удивленный взгляд на старшего майора, как неведомая сила приподняла его за воротник рубахи-распашонки, будто слепого еще кутёнка, и уткнула лицом в стену силантьевского кабинета.
— Новенький, стало быть, — хмыкнул старшина Трофимов, выпуская из широченной ладони ворот пришельца. — Слушай внимательно, новенький. Зла тебе никто не желает, но нынче ты — зэка, значит, любой приказ конвоя должен выполнять без промедления и рассуждения. Скажут: «Стоять», будешь стоять, скажут: «Лежать», упадешь на землю и замрешь, как зайчик под соколом. Про всякие там свои прошлые должности и заслуги забудь раз и навсегда! Про армады звездных крейсеров на нашей орбите — тоже! Будешь вести себя правильно и спокойно, никто тебя не обидит зря. Всё понятно?
— Д-да, — едва не заикнувшись, ответил Антиохов, по привычке пытаясь повернуться, чтобы посмотреть на собеседника.
— В стену смотреть! — чуть повысил голос старшина. — Без команды не оглядываться!.. Острые предметы: ножи, ножницы, иглы, пилочки для ногтей и тому подобное, — имеются?
— Нет, — ответил, теперь уже почти упираясь лбом в стену, Геннадий. — Ничего у меня нет, даже коммуникатора…
— Коммуникаторы нам твои без надобности, все равно они тут не работают, — авторитетно заявил Трофимов и обратился к старшему майору госбезопасности: — Ну, что, Павел Петрович, забираю, значит, подконвойного? Где тут расписаться-то?
За спиной пришельца зашелестели очередные бумаги…
II
Стараясь сделать это тихо-тихо, незаметно даже для самого себя, Геннадий застонал, приоткрывая глаза… болело всё: руки, ноги, спина, шея, лицо… разве что, мозг не ощущал физической, тупой, ноющей боли в самом себе… «Еще одна такая неделя, и я помру прямо там, на лесосеке», — обреченно подумал Антиохов, всматриваясь в полумрак барака, чтобы хоть как-то отвлечься от боли. Он и представить себе не мог еще несколько недель назад, что способен выдержать такие мучения и не сойти с ума.
В полушаге от него, по-турецки усевшись на своих нарах, невысокий, широкоплечий, кряжистый нолс, больше всего похожий на гнома из старинных сказок и легенд, разложив на коленях телогреечку, умело и ловко орудовал иглой, что казалось удивительным при его-то толстенных, казалось бы, совершенно неуклюжих пальцах. Нолс бросил на Геннадия быстрый взгляд исподлобья, но ничего в ответ на стон человека говорить не стал, снова углубившись в латание казенной одёжки. Плечо телогрейки он разодрал об острый сучок несколько часов назад, как раз-таки на лесосеке, неудачно прислонившись к поваленному стволу.
Покряхтывая от не отпускающей уже который день боли в усталых мышцах, Геннадий аккуратно опустил ноги к полу и принял вертикальное положение, стараясь не двигаться слишком резко.
— Давно бы так, — гнусаво заметил, вроде бы про себя, нолс. — Оно, конечно, никто до поры до времени за такую мелочь не наказывает, но — не всё коту масленица…
В полумраке серое, морщинистое лицо иного, большие, тонкие уши, и, главное, длинный, подвижный хоботок носа выглядели инфернально, будто демон с голографического экрана слетел и уселся напротив, на застеленных казенным, серым одеялом досках нар. Антиохов, как мог аккуратно, стараясь не причинить себе дополнительной боли, потряс головой, прогоняя наваждение, а потом, чуть заискивающе спросил нолса: