Женщины перепокрылись, оправили пальто и, стараясь держаться поближе, пошли за парторгом. Магазины были уже открыты, и Настя то и дело оглядывалась.
— Не знай, успеем по магазинам-то пробежать, — озабоченно проговорила она. — А то кой-чего своим школьникам поглядеть надо.
На крыльце Дома культуры было пусто, но за просторными окнами вестибюля прохаживались простволосые, в праздничных платьях женщины. Мария вспомнила про свою прическу и забеспокоилась: «Ну как рассыпется все? Смех!» И почувствовала себя совсем девчонкой.
— Неужто и из райкома будут? — тихо спросила она Настю.
— А кто ж тебе медаль-то вешать будет? Чай, сам Семенов придет.
— Ох-и, да за что ж мне медаль-то? — смутилась как бы взаправду Мария и подумала: «Ну, прямо, как малолетка! И чего это я?»
В вестибюле, глядя на других, они разделись и, поджидая скрывшегося куда-то Скобцова, отошли в сторонку. Одна стена здесь была составлена из зеркальных листов, и Нинка тут же начала разглядывать себя и прихорашиваться. Отражение дробилось, но она все равно осталась довольна.
— Ну, как платьишко? — спросила горделиво. — Витя из области отрез привозил.
Потом женщины молча и даже подозрительно осмотрелись, но никого, кто был бы одет особенно исключительно, не приметили. Те же платья с кофтами поверх, сарафаны, кой на ком, правда, были шерстяные костюмы. В разных углах вестибюля то и дело слышался смех, и Настя сказала с завистью:
— Ты гляди, какие бойченные! Небось не первый раз так-то вот собираются. Гляньте, а вон совсем старуха. А медалей-то!
— Да это же Неелова, в Москве на съезде была, — подсказала Нинка. — Ты что, районку не читаешь?
— Да ну ее, твою газетку, — отмахнулась Настя. — Небось, осенью вся Березовка грохотала, как меня разукрасили. А я ведь ему два слова всего и сказала-то, верите?
— Товарищи, всех прошу в фойе! — крепким голосом объявил кто-то из внутренних дверей, и все зашевелились.
— Може, кино покажут, — обрадовалась Нинка.
Фойе оказалось на втором этаже, светлое и теплое. Но удивленный шепоток женщин, задержавшихся у дверей, относился не к теплу и свету. Мария, та даже растерялась, когда увидела под ногами ковровые дорожки, прямо перед собой — длинный стол, пестревший цветами, яблоками и конфетами в вазах, множеством бутылок с лимонадом и были еще там высокие, раскрашенные иностранными этикетками бутылки с вином. А по другую сторону стола улыбалось районное начальство, секретари из хозяйств и среди них — приосанившийся Скобцов.
Молодая культурная женщина и мужчина с распорядительным голосом — ведущие — стали рассаживать всех, шутить и улыбаться.
— Ты смотри, ровно одиннадцать, — шепнула Настя. — Это вам не колхоз!
Нинка откуда-то всех знала, вполголоса называла фамилии, но Мария мало кого запомнила. В веселом говоре, в шуме придвигаемых стульев она подумала о добром застолье.
Когда все расселись, мужчина-распорядитель взошел на небольшое возвышение, вроде сцены, и, выждав тишину, сказал:
— Ну, что ж, дорогие товарищи, все в сборе, и мы можем начать наше совещание операторов машинного доения района, успешно осваивающих трехтысячные рубежи надоев молока... от коровы! Слово предоставляется первому секретарю райкома Владимиру Ивановичу Семенову.
— Бабы, это мы что ль операторы? — прошептала Настя.
— А то первый раз слышишь! — отозвалась Нинка.
Семенов говорил так, как, наверное, и положено говорить первому секретарю райкома, но Мария все очень хорошо понимала. Местами он совсем не заглядывал в свою бумажку, и тогда были видны его карие глаза и мягкая линия улыбающегося рта. Он улыбался, и Мария ловила себя на том, что повторяет его улыбку. Ну что бы так со своими мужиками-то жить!
Под конец, свернув бумажку, Семенов как-то очень хорошо сказал про всех них, собравшихся за столом, и ему дружно захлопали, заговорили все разом, и Семенов не сразу сел на место, а прежде подошел к какой-то доярке, наклонившись, выслушал ее, а выпрямляясь, громко и заразительно рассмеялся. И рядом все засмеялись. И опять захлопали.
— А ты утром говорила, чего делать будем! — сказала Настя Марии.
Следующим немножко похуже выступал главный зоотехник, ему тоже похлопали; и вдруг принесли баян. Следом из дверей вышли молоденькие девчонки, стали рядком на сцене, и в фойе стало вроде просторней от их песни.
«Хорошо-то как!» — подумала Мария. Она огляделась за столом, и все показались ей очень-очень знакомыми, словно все они были с одной фермы.
Когда засмущавшиеся девчонки ушли, опять встал Семенов и сам предложил открыть бутылки с сухим вином.