Устроив фонарь в углу, Мария огляделась, проложила к низу двери старый мешок и стала быстро разбираться. В бане было еще тепло, и только ногам стало зябко на выстывшем мокром полу. Зачерпнув ковшом в большом котле, Мария полила под ноги и плеснула остаток на каменку. В самой ее середке мокро зашипело, и она принялась за мытье. Думать о чем-то в бане она не любила.
Оставив Веркину шампунь, Мария навела в тазике сыворотку и вымыла голову. А перед тем, как натираться, еще плеснула ковш в угол каменки и села, свесив ноги, на полок. Каменка долго шипела, и воздух в бане стал тяжелым и влажно-горячим.
«Эт не баня», — подумала Мария.
Погревшись, она опустилась на пол и стала натираться волосяной мочалкой. Белое сильное тело свое она видела сейчас молодым, и от этого красные, корявые до локтей руки со вздувшимися венами казались ей чужими, старушечьими. Ими можно целый день возиться в воде и они не сморщатся от этого, как у молодой, и даже не размякнут. И, как ни крути, а руки свои Мария знала лучше.
Глядя на себя, она вспомнила, что собиралась когда-то много рожать, а теперь вот уже в постоянной работе незаметно переболела свой бабий век и так же незаметно поворотила к старости...
Баня остывала, и, обкупнувшись, Мария вышла из нее нисколько не отдохнувшая. От тяжелого воздуха и еще, может быть, из-за длинного дня разболелась до ломоты в скулах голова, тяжестью набрякли веки.
— С легким паром! — сказал ей во дворе зять, и Мария слабо улыбнулась ему в потемках.
Семен опять сидел за столом и, опустив голову, сонно молчал.
— Счас, Сем, немного обсохну и буду стелиться, — сказала Мария, проходя было в свою спальню.
— Нет, погоди, — обронил Семен. — Ты вот не. Там жара... На полу в теплушке стели.
Мария едва только успела перевести дух, раздевшись, но еще больше, чем отдыха, она желала сейчас, чтобы Семен поскорее угомонился. Растворив дверь, она перетащила из спальни перину и одеяло, бросила подушку.
— А ты? — спросил Семен.
Мария принесла и вторую.
— Ложись, Сем, я хоть обсохну маленько.
Со своей кровати свекровь чутко прислушивалась к ним, и, зная это, Мария тяжелела сердцем.
«Дайте хоть минутку роздыху», — мелькнуло в голове.
В спальне у молодых Верка тихо рассказывала Мишке сказку про девочку Машу, и, расчесываясь около голландки, Мария понемногу отходила. Переодевшись в спальне в сухую сорочку, она пошла к Семену. Нащупала край перины, подушку и, вздохнув, легла. Семен уже спал.
«Слава богу», — подумала, успокаивая себя, Мария.
Но ее тяжелые веки почему-то не смыкались.
Из близкой памяти пестрыми кусками выплывал прожитый день, и она с неясным пока вниманием всматривалась в него. Пережитые волнения и радости не оживали, но как-то влекли к себе, и Мария забыла про сон. Вспомнила, как, закончив свою речь, Семенов подходил к какой-то доярке, но подумала сейчас именно о ней, свободно улыбающейся секретарю райкома, спокойно сидящей на своем месте. Ведь не бог знает какая персона, а гляди-ка! Теперь она тоже лежит, наверное, рядом с мужем, может, спит, а может, тоже думает о чем-нибудь по-бабьи.
И Мария вдруг остро позавидовала той доярке. Наверняка все по-иному у нее в жизни, наверняка лучше. Какая она, эта жизнь, Мария себе представить не могла, а подумала теперь о Ксении. О Ксении, которую знали все, но редко вспоминали из-за ее незаметности. Пятьдесят лет прожила она, сыновей в институтах выучила и всегда, сколько знает ее Мария, походила больше на учительницу, чем на доярку. И муж у нее был, редко кто видал его пьяным, чумазым...
Неожиданная зависть ярче высвечивала еще другие чужие жизни, а собственная погружалась от этого в какую-то беспросветную темень.
А назавтра еще предстояло пережить воскресенье, день, который Мария особенно не любила. Тошно было вспоминать, как матерился и привередничал по утрам Семен, прежде чем взяться за работу по дому, как старался опять все свалить на нее. Так-то и пусть бы, привыкшая, только бы не мучиться чужим стыдом, самым неловким и постыдным, Мария злилась тогда на себя, а это, как щепка в глазу, мешало ей делать самую привычную работу.
С некоторых пор помощником ей сделался зять, но тот и по воскресеньям ненадолго вылезал из своей школы. Мария радовалась, что хоть Верка, бог даст, проживет по-человечески.
И хотя день для нее заканчивался в общем-то благополучно, она ясно ощутила, как ложится ей на душу какая-то неподъемная тяжесть. И благополучие прожитого дня не казалось ей больше благополучием.
Стараясь сбить непрошеные мысли, отвлечься, она подумала о пропавшем сне и прислушалась к тихо верещавшему на стене динамику, чтобы узнать, сколько времени.