Да, были и вечерние сеансы, и ночи без сна в теткином саду на скрипучих полатях во времянке, но все это уже не оживало. Просто вспомнилось еще, как Розка торопила его со свадьбой, и сама свадьба, малолюдная, но шумная, оттого, может быть, что гости все свое веселье должны были выплеснуть за одни только сутки (была уборочная тогда, и свадьбу играли спешно, в ненастье). А после свадьбы уже ничего интересного не было, просто надо было работать и зарабатывать. И в кино ходили раз в две недели.
А потом... на пятый после свадьбы месяц родился у них горлопан Васька. Дотошные кумушки тогда мгновенно сделали арифметический подсчет и пришли к выводу, что девятый от конца месяц приходится на апрель, когда сам Витюха был еще в армии, а «эта сиротка» Розка некоторое время осваивала машинное доение в соседнем районе. По селу поползли пересуды, и Витюхе жить со своими стариками стало трудно.
Однажды, после придирок и попреков, кончившихся громким скандалом, у Розки пропало молоко, и она, увязав Ваську, убежала к своей тетке Дарье. Следом пришел и Витюха. Жизнь на новом месте помаленьку наладилась, но молоко у Розки так и не появилось, перегорело. И сама она вроде как перегорела, стала напористой и раздражительной до крайности. А Витюха... Собственно с той поры и стал Витька Полынин — Витюхой...
Из динамика снова полилась знакомая мелодия — наверное, агитбригада пластинки крутила — и Витюха прислушался.
— Музыка есть радость души, которая вычисляет, сама того не сознавая! — негромко, но по-городскому внятно проговорил кто-то прямо Витюхе в затылок. — Незабвенный и достопочтимый Готфрид Лейбниц!
Витюха с улыбкой обернулся и выдавил смущенное «Здрасьте».
— Здравствуй, здравствуй, э-э... Полынин. Как твои успехи? — Иван Митрофанович, его старый учитель, лукаво поглядывал из-под сдвинутой на глаза шапки.
— Да вот это... трактор наладил.
— Хорошо. А кто сломал? — Иван Митрофанович рассыпался своим колючим смешком.
Витюха снисходительно улыбнулся.
— Да никто не ломал, сам износился.
— Ну, да, да, — Иван Митрофанович присел рядом. — Скоро, пожалуй, и сеять? Эх! Обязательно пойду сеяльщикам. В ночь! Возьмешь?
— Ну что вы, — улыбнулся Витюха, — мы сами управимся, столько техники, девятый класс опять пришлют. Отдыхайте.
— Отдыхайте, отдыхайте, — Иван Митрофанович снял шапку, сверкнув сединой. — Вы что, сговорились? Тебе сколько лет?
— Тридцать три, — не сразу нашелся Витюха.
— Как, уже? — Иван Митрофанович снова нахлобучил шапку. — Не может быть.
— Почему? В марте, двадцатого...
— Не в том дело... Слушай, и как же ты свое тридцатилетие отмечал?
— Как отмечал... Нормально! — Витюха многозначительно ухмыльнулся.
— Хм, нормально... А знаешь ли ты, что это самый главный юбилей у мужчины? Смотри! Илья Муромец на печи просидел тридцать лет! Гамлет, принц датский!.. А сколько было Исусу Христу, когда... — Иван Митрофанович вдруг закашлялся, сгорбился, судорожно доставая платок, и Витюха потерянно смял в пальцах окурок.
Смахнув слезинки, учитель невесело улыбнулся.
— Когда меня прислали сюда учительствовать, мне тоже было тридцать. А в груди уже сидел этот чертов осколок... В тридцать, Витя, для мужчины решается что-то главное, — Иван Митрофанович постарался улыбнуться повеселей. — В тридцать я, например, окончательно понял, что выжил. А ты... Ты сад что ли посадил бы! Ну, чего курить на лавочке, когда такая весна!
«А что, если действительно взять и посадить дома яблони. Хоть одну. Хоть для красоты пусть», — подумал Витюха. И сказал:
— Посажу. Яблоньку посажу!
И они пошли обратной дорогой к деду Савелию. Витюха лес под мышкой стопку книг, а Иван Митрофанович, расстегнув пальто и поводя руками, громко объяснял, как надо правильно сажать яблоню ранней весной. Объяснял очень подробно и внушительно, потому что Витюха признался, что за все свои тридцать три года не посадил еще ни одного дерева.
— И супругу, Розу, привлеки, — говорил, разойдясь, Иван Митрофанович. — Непременно! Это такое дело! Оно роднит души, если его делают вместе. Слышишь? А то бывает она у нас в школе, и, я смотрю, не все у вас ладно, а?
Витюха промолчал, и Иван Митрофанович вдруг остыл.
— Да-а, — проговорил он, — видно, это только в сказках молодильные яблоки людей вылечивают, души исцеляют, — и замолчал, застегиваясь.
«Черт с ними, со сказками, — посажу!» — подумал Витюха, входя к деду Савелию.
Старик был во дворе, собирался на караул.