И так бы все и шло своим чередом и ничто не омрачало бы безоблачной Володиной жизни, если бы на горизонте в одни прекрасный день не появилась новая работница по залу, Маруся. С самого начала она почему-то люто возненавидела Володю.
И теперь при каждом его появлении в общий веселый гостеприимный хор всегда вплетался один недружелюбный голос:
— Ну, пришел. Ч-черт косолапый.
Знакомство их случилось при самых неблагоприятных обстоятельствах. Однажды Володя, протискиваясь между столами, нечаянно столкнул локтем составленную Марусей стопку тарелок с остатками щей и гарниров. Маруся как раз собиралась отнести эти тарелки в посудомойку, когда раздался грохот. Обернувшись, она увидела полный разгром. Володя с величайшим удивлением посмотрел на кучу из фарфоровых осколков и остатков еды и, ни слова не сказав, двинулся к выходу. Это окончательно вывело Марусю из себя.
— Ну, кто оплатит эти тарелки? Я, что ли?! — кричала она.
— Спишут, спишут, Маруся, не расстраивайся, — успокаивали ее.
Она разошлась еще пуще.
— Да, на каждого дурака списывать — государство тарелок не напасется! Ух ты, чучело гороховое! Их, мерзавцев, только повадь! Паразиты!..
Под конец дело дошло до таких крепких словечек, какие в женском обиходе вообще неупотребительны. Попутно выяснилось, что чучело гороховое — не один Володя, а вообще все мужики. Что все они — народ никчемный, все дармоеды, нахалы и обманщики. Последнее к Володе уже не могло относиться, но на это был сделан особенный упор.
В общем, имела Маруся, видно, старые счеты к определенной части человечества, и Володя очутился случайно в положении ответчика. Теперь после каждого его появления, сопровождаемого со всех сторон ласковым и приветливым «Володя, Володенька», Маруся наперекор всем ворчала:
— Черт знает, что за человек — ни рыба ни мясо, ни мужик ни баба.
На нее набрасывались с упреками. Она отмалчивалась. Но потом, когда утихал разговор, опять начинала с каким-то даже изумлением:
— И за каким чертом такие люди живут — небо коптят да землю топчут?
Просто ужас, до чего она его невзлюбила.
А тут еще товарки подливали масла в огонь: стоило возле окон появиться Володиной телеге, как раздавались голоса:
— Маруся, Володя приехал!
— Володя, поди, проголодался. Маруся, обслужи Володю.
— А ну его к язве, дармоеда, растяпу недоделанного, — тут же кричала Маруся и сыпались на Володину голову ругательства и проклятия.
И чем яростней она ругалась, тем больше к ней приставали и ее поддразнивали.
А однажды произошел случай, после которого имена Маруси и Володи стали произноситься рядом. Этот случай засел у всех в памяти накрепко: тогда Володя произнес самую длинную в своей жизни фразу.
В то утро Володя вносил свиную тушу и у самой двери чуть не ткнулся в Марусю. Она его не видела, поскольку стояла к нему спиной, низко нагнувшись и подбирая оброненные ложки и ножи. Вышло так, что ход Володе был перекрыт, и ему ничего иного не оставалось, кроме как остановиться и смотреть сзади на загорелые Марусины икры и на кипенно-белую пышность, которая начинается чуть повыше. И вот тут-то Володя произнес самую длинную в своей жизни фразу.
— Ну, убери ты свою задницу-то, чего расставилась, ровно шкап?! — сказал он, и в голосе его слышалось негодование.
Все, конечно, обернулись, не веря собственным ушам. Обернулись и увидели Марусю и сзади нее — красного от смущения и злости Володю.
Что было потом, невозможно описать. Раскатистый хохот. Треск стульев. Скрип столов. Ахи, охи и взвизгивания. Даже хлопки. Наверное, ни одна приезжая знаменитость не награждалась в этом городе такой бурной реакцией зала.
Маруся хохотала вместе со всеми, ухватившись за свой крепкий живот. А когда волна начала спадать, кто-то принялся ее оправдывать:
— Воло-одя, да ведь Маруся не знала, что ты идешь.
— Володя, не верь — она специально, — откликнулись отовсюду голоса.
— Подальше от нее, Володя.
Вот после этого-то имена Маруси и Володи и стали произноситься обычно рядом. Стоило заговорить о Володе, как вспоминалось роковое утро, а следом вплеталось имя Маруси. Если же начинали судачить о Марусе, непременно вспоминался и Володя.
А однажды кто-то взял да и сказал:
— Маруся, а ты бы приголубила Володю.
— А вот возьму и приголублю, — послышалось в ответ.
И теперь, когда Марусе говорили, что Володя приехал и что он проголодался, она уже кричала раздатчице:
— Зоя! Зой! Налей-ка там понаваристей, Володя проголодался.
И с серьезным лицом подавала Володе на стол, не реагируя на шутки и приставания товарок.