– Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, – сказал старичок в панаме.
– Спасибо! – невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку.
Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: "Тут", убрал сумку и снова уселся.
Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки.
Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре:
– В Москву едем, молодой человек? Боря кивнул.
– На даче были?
– В деревне. У бабушки.
– Так, так!.. В деревне. Это хорошо. – Старичок немного помолчал. – Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту.
– Корзина? Нет, она легкая. – Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: – В ней одни только земноводные.
– Как?
– Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем.
На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил:
– Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?
– Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи...
– Бррр, какая мерзость! – сказала пассажирка в углу. Старичок побарабанил пальцами по портфелю:
– Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать...
– Террариум для школы делаем. Двое наших ребят самый террариум строят, а я ловлю.
– Чего делают? – спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке.
– Террариум, – пояснил старичок, – это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех этих...
– Гадов-то этих?
– Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком. – Старичок снова обратился к Боре: – И... и много, значит, у вас этих земноводных?
Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:
– Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать.
– Ужас какой! – донеслось из темного угла. Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю.
– И всех в школу везешь?
– Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в соседней школе.
– Ужотко попадет тебе от учителей...
Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся:
– "Попадет"! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо скажут. – Раз для ученья, стало быть, не попадет, – согласился усатый рабочий.
Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановился в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживленнее, уже не дожидаясь расспросов:
– Вы знаете, какую мы пользу школе приносим... Один уж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да еще попробуй достань! А лягушки... Пусть хотя бы по трешке штука, вот и тридцать три рубля... А самый террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдется. А вы говорите "попадет"!
Пассажиры смеялись, кивали головами.
– Молодцы!
– А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.
– И долго ты их ловил? – спросил лейтенант.
– Две недели целых. Утром позавтракаю – и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю – и опять ловить, до самого вечера. – Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею, – С лягушками и жабами еще ничего... и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами... Я раз увидел одного, бросился к нему, а он – в пруд, а я не удержался – и тоже в пруд. Думаете, не опасно?
– Опасно, конечно, – согласился лейтенант. Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слышались приглушенный смех и негромкие слова: – Занятный какой мальчонка!
– Маленький, а какой сознательный!
– Н-нда-с! – заметил старичок в панаме. – Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей!
– Я еще больше наловил бы, если бы не бабушка, – сказал Боря. – Она их до смерти боится.
– Бедная твоя бабушка!
– Я и так ей ничего про гадюку не сказал.
– Про кого?
– Про гадюку. Я ее четыре часа выслеживал. Она под камень ушла, а я ее ждал. Потом она вылезла, я ее защемил...
– Стало быть, и гадюку везешь? – перебил его рабочий.
– Ага! Она у меня в банке, отдельно. – Боря махнул рукой под скамью.
– Этого еще недоставало! – простонала пассажирка в темном углу.
Слушатели несколько притихли. Лица их стали серьезнее. Только лейтенант продолжал улыбаться.
– А может, это и не гадюка? – спросил он.
– "Не гадюка"! – возмутился Боря. – А что же тогда, по-вашему?
– Еще один уж.
– Думаете, я ужа отличить не могу?
– А ну покажи!
– Да оставьте! – заговорили кругом. – Ну ее!
– Пусть, пусть покажет. Интересно.
– Ну что там интересного! Смотреть противно!
– А вы не смотрите.
Боря вытащил из-под лавки сумку и опустился перед ней на корточки. Стоявшие в проходе расступились, сидевшие на скамьях приподнялись со своих мост и вытянули шеи, глядя на зеленую банку.
– Сорок лет прожил, а гадюку от ужа не сумею отличить, – сказал гражданин в пенсне.
– Вот! – наставительно отозвался старичок. – А будь у вас в школе террариум, тогда смогли бы.
– Уж возле головы пятнышки такие желтые имеет, – сказал Боря, заглядывая сбоку внутрь банки. – А у гадюки таких пятнышек... – Он вдруг умолк. Лицо его приняло сосредоточенное выражение. – У гадюки... у гадюки таких пятнышек... – Он опять не договорил и посмотрел на банку с другой стороны. Потом заглянул под лавку. Потом медленно обвел глазами пол вокруг себя.
– Что, нету? – спросил кто-то.
Боря поднялся. Держась руками за колени, он все еще смотрел на банку.
– Я... я совсем недавно ее проверял... Тут была... Пассажиры безмолвствовали. Боря опять заглянул под скамью:
– Тряпочка развязалась. Я ее очень крепко завязал, а она... видите?
Тряпочка никого не интересовала. Все опасливо смотрели на пол и переступали с ноги на ногу.
– Черт знает что! – процедил сквозь зубы гражданин в пенсне. – Выходит, что она здесь где-то ползает.
– Н-да! История!
– Ужалит еще в тесноте!
Пожилая колхозница села на полке и уставилась на Борю:
– Что же ты со мной сделал! Милый! Мне сходить через три остановки, а у меня вещи под лавкой. Как я теперь за ними полезу?
Боря не ответил. Уши его окрасились в темно-красный цвет, на физиономии выступили капельки пота. Он то нагибался и заглядывал под скамью, то стоял, опустив руки, машинально постукивая себя пальцами по бедрам.
– Доигрались! Маленькие! – воскликнула пассажирка в темном углу.
– Тетя Маша! А, теть Маш! – крикнула одна из девушек.
– Ну? – донеслось с конца вагона.
– Поаккуратней там. Гадюка под лавками ползает.
– Что-о? Какая гадюка?
В вагоне стало очень шумно. Девушка-проводница вышла из служебного отделения, сонно поморгала глазами и вдруг широко раскрыла их. Двое парней-ремесленников подсаживали на вторую полку опрятную старушку:
– Давай, давай, бабуся, эвакуируйся!
На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было много свободных мест, зато с каждой третьей полки свешивались по нескольку пар женских ног. Пассажиры, оставшиеся внизу, сидели, поставив каблуки на противоположные скамьи. В проходе топталось несколько мужчин, освещая пол карманными фонарями и спичками.