Ваши внучки?
Вздохнул Виталий Викентьевич:
—Ах, Катя-Катюша — красно солнышко, если бы это так. Я старый одинокий пень, и ничего больше. Яко наг, яко благ. Греюсь у чужого счастья, и за то судьбе спасибо. Это дочери нашего нового агронома.
Катя погладила Гальку по голове, а мне протянула руку:
— Здравствуй. Как зовут? В какой класс перешла?
Я ответила.
Пионерка? — спросила Катя. Я отрицательно покачала головой.
Что ж так? Ведь ты уже большая.
У нас в деревне не было пионеров,—виноватым голосом сказала я.
Вот те раз!—удивилась девушка. — И вожатого не было?
Был один, да сбежал.
Как это сбежал? — нахмурила Катя бровки- шнурочки.
Мальцы наши грозились его побить. Вот он и уехал обратно в город. И не вернулся. — Мне очень понравилась Катя-вожатая. Было обидно, что она хмурится, точно не верит моим словам. И я сказала не совсем уверенно:—Он, наверное, был не настоящий вожатый, а так...
Конечно, не настоящий! — сразу согласилась Катя. — Разве вожатый сбежит? Вожатый — тот же командир. А ты слышала когда-нибудь, чтобы командиры с поля боя бегали? А это дезертир какой-то. Примем мы тебя в пионеры, не горюй.
Я только вздохнула. Когда-то еще меня примут в пионеры... Мне бы вот сейчас с ними вместе...
По дороге домой Виталий Викентьевич сказал мне, что Катя-вожатая — дочь нашего секретаря райкома Соловьева, и очень ее хвалил. Боевая да деловитая, вся в своего папеньку. Катя-то хороша, что и говорить. А вот пионерки... Ни одна даже и. не взглянула в мою сторону. Разве не обидно?
Дом, в котором мы жили, стоял на центральной, Пушкинской улице, вымощенной крупным булыжником. В базарные дни чуть свет мимо наших окон тянулись крестьянские телеги. Оглушительно тарахтели по булыжнику колеса, одетые железными ободьями-шинами. Просыпалась Тоня, громко зевая, ворчала:
— Ну и чертово местечко!
Просыпалась я — радовалась: что за веселый поселок! А Галька с Вадькой не просыпались, спали так, хоть из пушек пали — не разбудишь. Белела покрывалом домотканой работы пустая постель моей матери. Она редко теперь ночевала дома. Все в колхозах да в совхозах. Возвращалась только в субботу поздно — измученная, хмурая. Что-то там у нее не клеилось по работе. А поди узнай что! Разве скажет. Всегда молчит. А похудела, осунулась, загорела, как цыганка. Устало слезая с седла, говорила мне:
— Позови, пожалуйста, дедушку Козлова,— сил нет коня отвести...
Приходил дед Козлов.- Гладил взмыленные бока Мальчика. Понимающе качал головой. Бормотал непонятное:
— Да... Оно конечно. Не то чтобы что-либо что... А все ж таки... — И подсаживал меня в седло. Он вел на конюшню жеребца под уздцы, а я гордо ехала верхом. И казалось мне, что все от мала до велика глядят вслед и перешептываются: «Какая смелая девчонка! Вся в мать...»
Домой я возвращалась бегом.
Мне хотелось всерьез поговорить с матерью. Уж больно много кругом было непонятного. С кем поделиться? Не с Тоней же. У нее ответ один: «Потому что потому... Много будешь знать — скоро состаришься». Она и сама, наверное, многого не понимает. Только недавно ликбез окончила. Да и занята она всегда. То готовит, то стирает, то штопает, по очередям мотается. Что-то на что-то меняет, выгадывает, прикидывает. Экономит каждую копейку.
Вскоре после переезда в Пушкинские Горы я попросила у нее выписать «Ленинские искры». Т.оня отказала. Я обиделась.
Дедушка небось выписывал. А ты несознательная!
Ты зато сознательная!—в свою очередь обиделась Тоня. — Нет у меня денег на твои прихоти. А коли тебе так уж приспичило газету читать, на, читай на здоровье. — Она протянула мне районную «Пушкинскую правду». Газетка была невзрачная: бумага серая, волосатая, шрифт неровный — то жирный, то совсем тусклый. От газетного листка резко пахло краской, и он пачкал руки. Не очень-то хотелось читать такую газету, но другой не было. И я прочиталаее от буквы до буквы. А потом втянулась. И начинала всегда с передовицы, ничего не пропуская.
Газета писала, что по всей Псковщине успешно проходит сплошная коллективизация и колхозы уже не разваливаются, как в прежние годы. Но кулаки мешают, тормозят, противоборствуют. И это было непонятно. Какие кулаки? Их же давным-давно пораскулачивали, а самых вредных выслали в Сибирь и Соловки. Но как не верить газете? «...В соседнем Новоржевском районе в ночь на 15 июля кулаки пытались поджечь конюшню в колхозе «Первомайский». Только благодаря бдительности дежурного конюха и сторожа...»
«...В деревне Васино Опочецкого района кулаки учинили зверскую расправу из-за угла над селькором-комсомольцем...»