Небось забыла бабка, как в единоличниках молотила на пару с дедом. Расстелят на. гумне рожь тонким слоем и тюкают вдвоем со всего плеча тяжелыми дубовыми цепами: тюк-тюк!— а вечером: «Митенька, смерть моя, все рученьки отмотала...» Мудрецы! А тут еще агроном Валентин не вовремя пожаловал. Хохочет на весь дом. Дразнит Тоню и Стешу. Стеша тоже хохочет. А Тоня ругается. Разве тут выучишь?..
Галька-зубрила тоже мешает. Заткнув пальцами уши, бубнит себе под нос. Стих к школьному вечеру готовит.
Ну кто так учит!
...И-и, сватьюшка, не говори! Есть бедняк от бедности, а есть лодырь от лености. Вот ты и равняй. Я, бывалочи, во как наработаюсь. Обедать еду. А мой сусед Митька-дырка только со двора выезжает. Так какой же он, к лешему, бедняк?
Тоня, выходи за меня замуж. В последний раз прошу!
Мели, Емеля, твоя неделя.
Ха-ха-ха-ха!
Тьфу! Сумасшедший дом.
— Галь, если спросят, скажешь — я к Наде пошла.
В праздничном строю на нарядной Пушкинской улице я совсем забыла, какое мне предстоит испытание. Уж очень было весело чеканить шаг под духовой оркестр, размахивать над головой красным флажком, петь со всеми вместе, не слыша собственного голоса:
Проверьте прицел,
Заряжайте ружье!
На бой, пролетарий,
За дело свое!
За дело свое!
Струсила я уже на месте, когда залезла на разукрашенную деревянную трибуну и поглядела вниз на несметную толпу, заполонившую просторное футбольное поле. Все вдруг поплыло перед глазами: знакомые и незнакомые лица, красные косынки, красные знамена, флаги, плакаты, красные бумажные цветы, дергающиеся на веревочках деревянные буржуи и кулаки.
Очнулась я от громкого шепота своей матери: «Тебе что здесь надо? Какое ты имела право...»
А вот и такое... — буркнула, обидевшись, я.— Думаешь, одна ты оратор?
Ах вот оно что! — неопределенно усмехнулась мать и отошла от меня, строгая, в потертом кожаном пальто, в белом шерстяном берете, в белой блузке с узким черным галстуком. Она встала к самому барьеру трибуны, рядом с секретарем Федором Федотовичем, и больше ни разу не взглянула на меня, как будто меня тут и не было.
Я отодвинулась подальше от важного начальника .милиции Чижова. От него так пахло цветочным одеколоном, что на меня напал чих. Я встала между военкомом Перовским и комсомольским секретарем Михаилом Михайловичем. Люськин отец улыбнулся, подмигнул мне карим выпуклым глазом: «Наш пострел везде поспел». А Михаил Михайлович положил руку на мое правое плечо: «Не дрейфь, братишка. Не волнуйся!» Я мельком подумала: «Не ляпнуть бы, как тогда у Надиных теток про воинствующих безбожников, на весь район опозоришься...» Но тут же успокоилась: речь была вызубрена накрепко.
Митинг начался выступлением секретаря райкома Федора Федотовича, и шел он так долго, что наиболее нетерпеливые демонстранты тут же, стоя, закусывали и пили принесенное с собой пиво. Я поискала глазами Леньку Захарова и, не найдя, догадалась: Ленька под трибуной, у Ходиного огромного барабана. А Ленькины адъютанты, как саранча, облепили тракторы. Шесть тракторов вышли на демонстрацию. И не какие-нибудь слабосильные «феденьки-фордзоны», а «СТЗ», с нового Сталинградского тракторного завода. Совсем недавно вступил в строй завод, и вот уже в районе шесть машин. Не шутка. Мои одноклассники смеются, весело машут мне флажками. Люська что-то кричит, сложив ладони рупором. Все равно не слышно. Пионерский галстук у Люськи повязан поверх пальто. Вот хвастунья: чтоб все видели, что она теперь пионерка.
А вот и Катя рядом с Анной Тимофеевной. Красный берет нашей вожатой по моде сдвинут на одно ухо. Ты гляди-ка: Виталий Викентьевич, с огромным красным бантом на груди, держит под руки Надиных теток. Барышни Прянишниковы не в черных шляпах, как всегда, а в зеленых, и тоже с красными бантами на бархатных жакетах. А их кавалер в новом пальто и в новой шляпе. Вот это — да!..
Здесь же и моя расфуфыренная бабка. Голубой атласный сарафан так и струится из-под черной плюшевой кофты. На голове ковровый праздничный полушалок. Бабка держит за руку Вадькуг а Вадька — свою подружку Эммочку. Рядом во все скулы сияет Стеша. В синих волосах красная лента.
После Федора Федотовича выступал Иван Иванович— председатель, потом моя мать, военком: Перовский, представители от колхозов, от больницы, от столовой, от электростанции и от районной пожарной команды...
Демонстранты бурно хлопали каждому оратору, кричали «ура», пели:
Заводы, вставайте!
На битву шагайте?