В рослом парне в ладно пригнанной пограничной форме я едва узнала своего одноклассника. А узнав, только и могла сказать:
Ленька!..
Ленька усмехнулся:
Он самый. Наше — вам.
Откуда ты взялся? Где пропадал?
Где был — там след. Где не был—там нет. Не прогонишь?
Сиди. Места не жалко...
Мамка-то моя — контра!
А ты при чем?
При том, что Захарихиным сыном считаюсь. А я ее ненавижу! — Ленькины карие глаза полыхнули злыми огоньками.
— Лень, нельзя так. Она ж тебе мать...
А ты почем знаешь? Может быть, я такой же Захаров, как ты Иванова. Скажи по-честному, я хоть каплю на нее похож?
Так и я же на свою маму нисколько не похожа.
Сравнила! Тебя мать бьет?
Что ты!
— Вот то-то! А Захариха меня маленького с утра до вечера лупила. Веревкой мокрой, сковородником. Чем попало... По три дня хлеба не давала. Закроет в темный чулан и уйдет из дому. Сиди ори, пока осипнешь. Родные матери так делают?
Все-таки она ж тебя вырастила...
Дура! Сам я вырос. Потому что двужильный. С пяти лет сам себя кормлю. И хватит об этом. Отрекаюсь. Вот в газету написал. — Ленька вытащил из кармана гимнастерки вчетверо сложенный листок.— Сегодня же отнесу.
Заявление было нескладным и запальчивым, но тем не менее я сразу поверила, что писалось оно от души. Ленька просил не считать его матерью арестованную гражданку Захарову, контрреволюционерку и врагиню советской власти. «А фамилию мне прошу дать другую: Леонид Пушкинский...»
Пока я читала, Ленька не спускал с моего лица настороженного, испытующего взгляда. Не смеюсь ли? Но мне было не до смеха.
Да... — Это все, что я могла сказать по поводу Ленькиного решительного заявления.
Думаешь, не примут? — Теперь Ленька глядел на меня с вызывающей усмешкой.
Откуда я знаю? Не петушись. Лучше с Анной Тимофеевной да начальником милиции посоветуйся.
А я с командиром погранзаставы советовался! — задиристо сказал Ленька. — Это тебе что? Не советчик? Он мой закадычный друг. Ясно?
Ясно-то ясно... А где ж ты все-таки был?
У пограничников. Вот это хлопцы! Понимаешь, я в Пскове не на тот поезд ненароком сел. Ну меня и сняли с буфера в погранзоне, как мерзлого цуцика.
Как же так? Ведь тебя ж искали!
А я пограничникам фамилию соврал. «Сидоров»— и все. Только недавно признался. Думал, думал да и признался. Пограничники такой народ, что все равно дознались бы.
Лень, только по-честному. Почему ты убежал?
А я всегда по-честному. Долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз.
А ты покороче. Ну, Лень!..
Вот пристала. Струсил. Потому и удрал. Устраивает?
Я засмеялась.
— Ври больше. Струсил? Так я тебе и поверила.
Ленька пожал худыми плечами;
— Не хочешь — не верь. Пашки Суханина я испугался.
Где ж он тебя поймал? •
Да не он меня, а я его! К Захарихе он заявился. К ней и всегда-то мужики ходили самогонку лакать. А тут с осени повадились гости ночью приходить. Мужики какие-то ненашенские. И все «шу-шу-шу». А когда твою мамку подстрелили, я и стал кумекать, что к чему. Пожар вспомнил да как почту обстреляли. Раа просыпаюсь, слышу опять «шу-шу-шу...». Глядь — мать честная: Пашка Суханин за столом сидит. Мне б, дураку, промолчать, а я закричал Захарихе: «Так вот ты, контра, с кем водишься?!» Ну, понятное дело, меня с печи стащили за шкирятник. Захариха шипит: «Донесешь?» Я молчу, а Пашка посмеивается: «Жить хочет — не донесет». А Захариха: «Пикнешь — убью! Сонного топором зарублю!» А ты говоришь — мать... Ну я и удрал.
С минуту мы молчали. Я призадумалась, пытаясь по-честному оценить Ленькин поступок. Так и не нашла ему оправдания. Выходит, и в самом деле трус? Ну хоть бы был девчонкой, а то этакий верзила!.. Если бы все стали удирать, то... Павлик Морозов небось не удрал. Ни'отца, ни деда не испугался. Погиб, но не струсил. Совсем недавно кулаки убили пионера-героя. Теперь его вся страна знает. И я бы не. удрала.
Я укорила Леньку:
Эх ты! В милицию не мог сходить? Ведь знал же, знал, что Пашку ищут еще с пожара...
Побоялся, что Чижов не поверит. Не любил он меня. Я ж ему что ни день досаждал. В колонию он меня упечь грозился. Потому и не пошел к нему...
А почему ты Анне Тимофеевне не рассказал?
Э-э-э... Ничего ты не понимаешь. Ну и не жить бы ни ей, ни мне.
Никого она не боится! И у нее это самое... Шашка есть. Боевая.
Ленька насмешливо сощурился!
С тобой разговоры разговаривать — все равно что в ступе воду толочь. А мне некогда. Меня товарищ Пузанов ждет. У нас с ним дела особые. — Ленька заметно важничал. Одернул гимнастерку, поправил яркую бляху ремня и даже погляделся в маленькое карманное зеркальце. И чуб расчесал крошечной костяной расческой. Ну и ну!..