Володя в замешательстве переступил с ноги на ногу и снова оглянулся на родителей.
— Изволь отвечать! — раздался в зале резкий, гневный голос профессора Мельникова. — Изволь говорить правду!
Володя испуганно посмотрел на отца и, наконец решившись, сделал порывистый шаг к судейскому столу.
— Николай в тот день вызвал меня кататься на мотоциклете, — запинаясь от волнения, начал он. — А когда я вернулся, наша квартира оказалась обворованной. Совсем так, как квартира Дубининых. Тогда мы тоже катались на мотоциклете — я и Коля, а перед этим Симагин посылал нас узнать, дома Дубинины или нет. Дома их не было. Тогда Симагин велел, если мы увидим во дворе кого из Дубининых, посигналить ему три раза сиреной. Он сказал, что будет ждать у себя дома.
— Понятно, — сказала Гурьева. — Пошел в свою квартиру, а оказался в чужой.
— В этот день Дубининых обокрали, а через неделю обокрали и нас… Вот я и подумал…
— Он подумал, что я нарочно вызвал его из дому и что я знаю, кто обокрал их квартиру, — твердо произнес Коля. — Он так прямо и сказал об этом. Ну, а я, конечно, такую обиду стерпеть не мог…
— И тут я испугался, — едва слышно заговорил снова Володя. — Коля думал, что я его подозреваю, а я и за себя испугался… Я ничего не мог понять — только испугался. Очень! Мне все казалось, что Симагин как-то странно смотрит на меня. Все эти дни казалось…
— Понятно, — кивнул народный заседатель, полковник в отставке Шумилов. — А ведь вышло, Николай, что Володя был недалек от истины.
— Но я же не знал! Не знал! — вспыхнул Коля.
— Ну что ж, подсудимый, — обратился Шумилов к Симагину, — вы и теперь станете утверждать, что не использовали этих ребят для своих преступных целей?
Симагин, которому явно нечего было сказать в свою пользу, решил отмолчаться.
— Опять игра в молчанки? — спросила Гурьева. — Хорошо, дадим подсудимому подумать. А пока я попрошу, товарищ председательствующий, вызвать свидетельницу Власову…
Услышав, что ее вызывают, Настя заволновалась, заторопилась и, уже не слушая наставлений Маши, робко двинулась в трудный для нее путь все по той же прямой дорожке, что легла от тополя до дверей суда.
Она вошла в зал, зажмурилась от направленных на нее взглядов и, чтобы ни секунды более не оставаться одной, бегом преодолела небольшое расстояние, отделявшее ее от Коли Быстрова.
Перед судейским столом теперь уже стояли трое ребят — Николай, Володя и Настя.
Сначала Кузнецов, потом народные заседатели и, наконец, Гурьева стали задавать девочке вопросы, цель которых заключалась не столько в том, чтобы узнать от нее что-либо, сколько в том, чтобы успокоить и подготовить ее для ответа лишь на один-единственный вопрос. А вопрос этот был вот о чем.
— Скажи, Настенька, — ласково заговорила Гурьева, решив, что девочка достаточно освоилась с непривычной ей обстановкой и может отвечать, — скажи, это твоя ленточка? — Гурьева показала Насте красный шелковый лоскуток, тот самый лоскуток, который как-то раз уже показывал девочке следователь Беляев.
Убедившись, что все эти строгие люди говорят с ней ласково и спокойно, Настя и сама успокоилась и даже стала с любопытством оглядываться по сторонам.
— Моя, — шагнув к Гурьевой и внимательно посмотрев на красную ленточку, сказала она.
— И ты, Настенька, подарила эту свою ленточку Коле на память? Так? — продолжала спрашивать Гурьева.
Девочка молча кивнула. Она стала серьезной, очень серьезной.
— Да, вот эта самая ленточка из Настиной косички и помогла нам напасть на след преступника, — сказала Гурьева. Привстав, она взяла с судейского стола лежавшую перед Кузнецовым красную ленточку. — Скажи, Коля, как случилось, что ты потерял ее?
— Когда Симагин попросил меня вызвать из дома Володю, — медленно заговорил мальчик, — я, помнится, сказал ему, что уже давно не хожу к Володе в дом. И правда, я не ходил. Не ходил с тех пор, как его мать раз не впустила меня…
— Так. Ну, и что же предложил тебе Симагин?
— Симагин сказал, что это и к лучшему, и велел мне написать Володе записку. Вот я и написал, а потом привязал ленточкой к камню и забросил в окно Володиной комнаты.
— Мою ленточку? — возмущенно воскликнула Настя. — Ну, Колька, никогда я тебе этого не прощу!
В зале раздался веселый смех, и, хотя Алексей стал стучать по столу карандашом, еще долго никак не могло улечься оживление, вызванное словами девочки. Должно быть, ее восклицание нарушило напряженную, гнетущую обстановку, царившую здесь в эти минуты, и принесло всем облегчение.