Чукуры, укрепленные на животных, должны были охранять их во время стоянки.
Наконец мы расселись вокруг костра, топливом которому служил аргал[20], и стали пить чай.
Теперь настал черед нашего хозяина расспрашивать нас.
— Откуда идешь ты? — обратился он к Шангю.
— Из Мукдена.
— Очень мудро с твоей стороны, что ты посетил святой город! А куда же ты держишь путь теперь?
— На Богд-уул.
— И эти люди тоже?
— Да.
— В таком случае вам непременно надо повидать великого святого, чьим слугой и шаби я являюсь.
— Ты его шаби?
— Шаби и гонец. Я обошел земли по обе стороны гор, чтобы собрать средства для него и монастыря. Это пятое стадо, собранное мною, и теперь я веду его в Курен, где обменяю животных на золото.
— Кто же получит это золото? — спросил я.
— Святой. Он хранит его в своей Падме, и, как только слитков будет достаточно, начнется строительство монастыря.
— Что это — Падма?
— Его пещера, откуда вот уже тридцать лет он ни разу нам не являлся.
— Ты единственный, кто занимается подобными сборами?
— Нет. Гонцы странствуют везде, во всех землях, где чтят Будду. До начала строительства осталось совсем немного.
— Как далеко отсюда до Богд-уула?
— В три дня вы будете там и, чтя святого, станете его учениками.
— Я уже ученик святого из Курена, — заявил Шангю с гордостью, — я не могу иметь двух учителей!
— Стань же ты его учеником! — обратился сборщик ко мне.
— И у меня уже есть учитель. Он более велик, чем все ваши святые, коим вы молитесь.
— Как зовут его?
— Иисус.
— И-сус? Но я не знаю такого, хотя читал все книги.
— Разве можешь ты сказать, что выпил море, отведав лишь каплю? Миллионы молятся Иисусу, а среди них тысячи писали книги, о которых ты даже не слышал.
Он сделал серьезное лицо:
— Тогда шаби И-суса весьма ученые люди. Как называется монастырь, в котором он живет?
— Он живет в небесах над звездами и здесь, на земле, у него миллионы монастырей и храмов, в которых ему возносят молитвы.
— Это сын небесного господина, — воскликнул Шангю и поделился, причем с великим воодушевлением, тем малым, что он слышал о христианском учении. Остальные слушали с превеликим вниманием, и я в который раз убеждался, что святая миссия среди простодушных монголов снискала поле много благодатнее, нежели среди китайцев.
— Есть ли у вас такая молитва, как наша «Ом мани падме хум»? — спросил меня сборщик.
— У нас много молитв. Если угодно, я могу прочесть одну из нашей Священной книги.
— Прочти.
Я прочел им «Отче наш» и объяснил происхождение этой молитвы. Я рассказывал и рассказывал, а звезды взбирались все выше, костер погас, стало холодно, и наконец забрезжил рассвет.
Тут поднялся лама-хозяин и сказал:
— Ты говоришь языком та-дзе не очень хорошо, но речь из твоих уст течет, как вода в ручье, а религия твоя так же высока, как звезды в небе. Ночь, мною проведенная, была бессонна, но я познал господина небес и земли. Будь в Богд-ууле, пока я не вернусь туда, и тогда я смогу услышать тебя снова и все услышанное записать, чтобы потом поведать о том моим братьям!
Он укрепил на животных мельницы и поднял своих пастухов. При расставании попросил:
— Дай мне слово из своей Священной книги, чтобы душа моя в пути могла радоваться!
— Что ж, слушай: «Бог есть любовь, и кто в любви живет, пребывает тот в Боге, а Бог в нем»!
— Это очень глубокое, прекрасное слово… Дай мне еще одно!
— Бог есть душа, и кто ему молится, должен не в чукур, но в душе и бытии молиться!
— Об этом я особенно должен подумать. Будь счастлив!
Он пришпорил коня. Я знал, что заронил в сердце его искру, которая непременно вспыхнет ярким пламенем.
Чем ближе мы подъезжали к обители святого, тем оживленнее становилось движение. Поминутно, то нам навстречу, то попутно, спешили всадники. Повсюду замечал я «Ом мани падме хум». Видя старания сих несчастных постичь истинного бога, находясь на ложном пути, я понял, что сильнее всего жаждал стать миссионером, и искренне радовался, что за столь короткое время так много говорил с Шангю о религии.
— Разве не слыхал ты, как шаби говорил, что долгое время учениками у великого святого состоят восемь орос?[21] Чье же учение истинно? — спрашивал он.
20
Аргал