— Но это ужасно!
— Вне всякого сомнения, к тому же я убедился в этом на собственном горьком опыте.
— Что вы имеете в виду?
— На этом же поезде должен был ехать и я.
Едва приметная улыбка мелькнула на ее губах.
— Мои соболезнования. Но схожесть наших злоключений меня успокаивает…
— Возможно; это заложено в характере, я бы даже сказал — в свойстве души. Схожесть судеб рождает сочувствие, кое, в свою очередь, смягчает давление обстоятельств.
— О, вы хотите сказать, что сочувствуете мне?
— Обладать этим чувством не возбраняется ни одному человеку, но, вздумай я выразить его словами, вы бы нашли их более смелыми, нежели приличествует в данных обстоятельствах.
— Известно ли вам, что женщинам импонирует смелость?
— Так же точно, как нас приводит в восхищение красота, и мы готовы добровольно отдаться ее власти.
— Неужели? В таком случае, вы могли бы считать меня красивой, а я вас смелым, и таким образом мы недурно проведем время в ожидании поезда.
— Согласен. Прошу принять мою визитную карточку.
— Благодарю. А вы примите, пожалуйста, мою.
Мы представились друг другу, после чего я предложил ей кресло. Она села.
«Адель Тресков, певица, Берлин» — было аккуратно, мелким почерком выписано на ее карточке; несомненно, только актриса была способна столь непринужденно согласиться на знакомство с мужчиною, абсолютно ей неизвестным. Мне уже не нужно было «считать» ее «красивой», ибо она была воплощением самой красоты, хотя и той надменной, призрачной красоты, которая возникает на сцене и сценой же поощряется.
Фамилия Тресков была мне достаточно хорошо знакома; она восходила к древнему княжескому роду. Истинно ли обязана она своим происхождением этому роду? По зову ли души или под гнетом обстоятельств вынуждена была пойти на сцену? Впрочем, я приметил некоторый польский акцент, с коим она говорила.
Наша беседа, едва начавшись, стала весьма оживленной и позволила раскрыть мою нечаянную знакомую как личность весьма яркую и интересную. Беседа то была полна глубокого чувства, то становилась наивно-кокетливой; мягкий незлобивый характер шуток или несколько сентиментальный тон позволял сглаживать острые углы нашей внезапной близости. Наблюдая за собеседницей, я не мог не восхищаться ее виртуозностью, когда малейшие паузы — и те были ею выдержаны, тем не менее, в ее задушевном, но вместе с тем и своенравном обаянии угадывались непорочная женственность, глубочайшая мудрость и дар нежности, что, впрочем, отнюдь не исключало таящегося в них обмана.
— Вы, насколько я могу судить, тоже музыкальны? — спросила она меня, едва наша беседа коснулась музыки.
— Ровно настолько, чтобы меня это устраивало.
— И вы владеете, к примеру, фортепиано?
— Опять же лишь для себя. До-мажор, соль-мажор, фа-мажор. Хотя, говоря между нами, с диезами и бемолями[3] мы питаем глубокую взаимную антипатию.
Она рассмеялась, кивнула.
— Охотно верю! А хотите, я докажу, что вы не отличите до-диеза от до?
— Каким же образом, желал бы я знать?
— Посредством одного предложения, которое я хотела бы вам сделать.
— В чем же оно состоит?
— Если не ошибаюсь, в нашем распоряжении еще добрых два часа?
— Вне всякого сомнения!
— Ну так вот: вчера я побывала в кафе N и в одной из верхних комнат приметила довольно-таки сносный инструмент. Не угодно ли будет прогуляться в город и немного помузицировать, или опасаетесь, что ваши руки, не предупрежденные заранее, уличат вас в бахвальстве?
Конечно же, я без колебаний принял ее предложение, сулившее мне пусть кратковременную, но забаву. Мы покинули здание вокзала и буквально через несколько минут уже входили в показавшуюся столь знакомой комнату в кафе; и новый сюжет: мы сменяем друг друга за клавиатурой.
Признаться, она относилась к тем пианистам, что вымучивают многодневно одну вещь до степени блестящего исполнения, и их исполнение являет собой лишь предел прилежания.
В один из моментов наших музицирований в комнату вошел какой-то господин, попросивший позволения где-либо присесть. Господин был высок, хорошо сложен, весьма прилично одет, лицо его внушало доверие и симпатию и позволяло составить мнение о нем достаточно приятное; к тому же я заметил полную упитанной респектабельности копилку, имевшую достаточно сносное сходство со своим четвероногим прообразом, которую он имел несомненное удовольствие держать под мышкой.
Не успела певица закончить одну из своих пьес, как за дверью послышалось:
3
До-мажор, соль-мажор и фа-мажор — простейшие для исполнителя мажорные гаммы; первая — без ключевых знаков, в гамме соль-мажор в ключе имеется один диез, в гамме фа-мажор — один бемоль.