— Хорошо, — покладисто согласилась Занни. — Можно мне собрать вещи?
— Чуть попозже, — удержал ее Коэн. — Сестра, узнайте, пожалуйста, готовы ли документы?
Сестра Жанна ответила, что сейчас узнает, и вышла. Наступило молчание.
— Я все еще не теряю надежды, — сказал наконец Коэн, но уже другим тоном, — услышать от тебя, что случилось пять лет назад.
— Это тоже входит в условия? — спросила Занни.
— Нет, — покачал головой Коэн. — Но дело так и висит на моем отделе. Впрочем, даже если ты расскажешь, я все равно не смогу запротоколировать твои показания. — Он откровенно вздохнул. — Показания ребенка, да еще пять лет спустя, не считаются достоверными. Но если мне удастся хотя бы нащупать мотив убийств… — Коэн выжидательно замолчал.
— Личные счеты? — сказала Занни. — Это называется — личные счеты.
— Вендетта, что ли? — насторожился Коэн.
— Я не уверена, — откровенно призналась Занни. — Я знаю слишком мало…
Коэн напрягся:
— Но кто нападал? Ты их видела? Кто это был?
У Занни поплыла голова. Ей стало страшно.
— Темный человек….
— Негр?
Занни замотала головой.
— Нет… Не негр… Человек… совсем… Совсем без лица…
— В маске?.. В капроновом чулке?.. — настаивал Коэн.
— Не знаю я! — в отчаянии выкрикнула Занни.
Оно заплакала, и Коэн растерялся. Ему стало не по себе. Старший инспектор не привык бывать в таких ситуациях. Он заметил, что Занни нервно теребит серебряный браслетик. Ему вдруг вспомнилось, что он и раньше замечал, как неравнодушна Занни к украшениям. Колечки, браслетики, цепочки, и все из дешевенького, низкопробного серебра. Может, это неспроста? Может, Занни обвешивает себя серебром вовсе не ради невинного девчоночьего щегольства?.. Ох, не чисто здесь. Он всегда подозревал что-то подобное по отношению к Занни… А теперь вот еще какие-то типы без лиц… И девчонка зареветь готова. Это Занни-то!
— Ладно, — решил он, ожесточаясь, сколько его хватило. — Расскажешь как-нибудь потом, когда будешь в настроении.
Вошла сестра Жанна и протянула Коэну бумаги.
— Все в порядке, — сказал он, просмотрев их. Прокашлялся. — Занни, ты можешь идти собираться.
Занни как воспитанная девочка сделала книксен и послушно ушла.
Коэн посмотрел ей вслед.
— Вы не знаете, сестра, она не боится темноты? — спросил он.
— Она ничего не боится, — ответила сестра Жанна и поджала губы. — Она не боится ни Бога, ни…
Тут монахиня осеклась и перекрестилась.
— Шано! Шано! — донеслось от сборных домиков. — Обедать пора!
Девочка, лежавшая на камнях у моря, закрыла книгу. Вообще-то для обеда было еще рановато, но лучше поспешить: Ян-Поль и Самуэла не страдают отсутствием аппетита, их только подпусти к столу — мигом сметут все самое вкусное. Стол был накрыт в тени раскидистого платана, Франк и Самуэла уже сидели на своих местах, но тарелки перед ними были еще пусты, а Ян-Поль кричал из своей комнаты, что никак не может найти рубашку. Самуэла так же громко посоветовала ему поискать среди грязных носков.
Шано прошла в домик, сказав, что только помоет руки, бросила книгу на кровать, небрежно ополоснула ладони, подобрала в углу душевой скомканную рубашку и на обратном пути кинула ее Ян-Полю.
— Что сегодня на обед? — спросила она, опускаясь на походный складной стульчик. — Опять, наверное, макароны?
— Естественно, макароны, — подтвердила Самуэла. Она подняла крышку кастрюли и начала раскладывать по тарелкам спагетти. Франк готовил удивительно вкусные соусы, но на исходе второй недели макаронной диеты даже эти изыски не доставляли удовольствия.
Шано подумала, что придется ей, наверное, взять готовку на себя. В этой безалаберной семье и к питанию относились бестолково: Франк умел готовить только макароны — правда, под разными причудливыми соусами; Дели, его жена, мастерски тушила мясо, а еще у нее получался гороховый суп; Самуэла была довольно изобретательна по части салатов, а Ян-Поль при острой необходимости мог разогреть пиццу. Все они, конечно, симпатичные, но такое легкомысленное отношение к жизни порой раздражало Шано.
Она еще помнила, с какой настороженностью вошла в их дом, еще не зная, что ее ожидает. Она думала, что в этой семье царит строгий, почти тюремный надзор, а оказалось, здесь разве что на головах не ходят.
Когда Коэн подвез ее к старому дому в центре Корисы и позвонил по домофону, Занни мрачно прикидывала, каковы будут ее надзиратели и как себя с ними вести. Величественный темно-серый дом, казалось, подтверждал самые худшие опасения.
Лифт был старого образца и тащился неторопливо, как будто до самого пятого этажа сомневался, стоит ли везти в себе этих двоих. Занни показалось, что они поднимаются целую вечность, а когда наконец приехали, все оказалось совсем не так, как ей представлялось.
Дверь на площадку была распахнута; на полу прямо перед лифтом валялся небрежно свернутый ковер, а в самой квартире гомонили люди и лаяли собаки; судя по звуку — никак не доберманы.
Коэн со смешком подтолкнул растерявшуюся Занни к двери. Не успел инспектор поставить на пол ее чемоданчик, как на него вихрем налетела высокая красивая женщина лет тридцати пяти.
— О, Бернар! Наконец-то! Мы уже заждались! А это, значит, Занни? Здравствуй, Занни. Ян-Поль! Самуэла! Франк! — закричала она в глубь квартиры. — Занни приехала!
Гомон тут же переместился в прихожую. Стало тесно. За толкотней Занни так и не поняла, кто здесь Ян, кто Поль, кто Франк, а кто Самуэла; тем более что людей здесь было куда больше, чем названных имен.
И не успела она опомниться, как ее уже потащили в комнаты. Инспектор зайти отказался, ссылаясь на дела, он лишь о чем-то перешепнулся с мужчиной, видимо, хозяином этого бедлама, помахал Занни рукой и исчез, будто растворился в воздухе.
Немного придя в себя, она выяснила, что собака в квартире только одна — нечто среднее между шпицем и спаниелем, но голоса у нее хватило бы на двоих; людей же оказалось всего пятеро: трое взрослых и двое подростков — мальчик и девочка, ровесники Занни.
В руках у нее оказался большой картонный стаканчик с мороженым и пластмассовая ложечка. Занни задвинули в дальний угол — сидеть в кресле, есть мороженое, посматривать по сторонам, осваиваться и привыкать. Особого внимания на нее никто не обращал, если, конечно, не считать нескольких доброжелательных вопросов, что называется, общего характера: не скучно ли ей, не голодна ли, не нужно ли ей чего-нибудь… и тому подобного. Как-то само собой выяснилось, что они пакуют вещи, потому что уже нынешним вечером всей семьей едут в Тунис на какие-то раскопки. «В Тунис? Интересно, — подумала Занни. — А со мной что сделают? Вернут Коэну или поручат вниманию соседки, которая будет меня поливать вместе с цветочками?» Соседкой оказалась одна из двух женщин; другая, Дели, действительно умоляла ее вовремя поливать цветы, но про Занни ничего не говорила.
«Сумасшедший дом, — решила Занни, с часок понаблюдав за этим семейством. — Интересно, они все время живут в режиме стихийного бедствия или случаются затишья?»
Впоследствии оказалось, что затишья здесь бывают только перед бурей. Если где-то собиралось более двух Даламберов — фамилия Франка, Дели, Самуэлы и Ян-Поля была Даламбер, — в этом месте тут же зарождался настоящий торнадо. Такой вот торнадо и вымел Занни из единственного тихого места в этой квартире, когда Дели решила, что скромные вещички Занни мало подходят для путешествия на юг. «Ага, меня все-таки берут с собой», — успокоилась Занни, и это было, пожалуй, все, о чем она успела подумать. Ураган по имени Дели потащил ее из дома Даламберов в ближайший универмаг. Близнецы Ян-Поль и Самуэла увязались за матерью, явно намереваясь захватить и свою долю трофеев. Дели в бешеном темпе обвешала всех троих свертками и пакетами, и Занни даже не успела разобрать, чего ей накупили, как вдруг обнаружила, что снова сидит в «своем» углу, на этот раз с апельсином в руке.