Александр Бушков
На то и волки
Действующие лица романа вымышлены. Всякое совпадение с реальными лицами и ситуациями – не более чем случайность, порожденная фантасмагориями нашего времени, когда грань меж выдумкой и жизнью решительно стерта. АО «Интеркрайт», равно как и некоторые изображенные в романе федеральные структуры, – не более чем авторский вымысел. То же самое относится и к несуществующему президентскому указу "двадцать-двенадцать".
Автор выражает искреннюю благодарность всем, кто оказал неоценимую помощь в работе над романом, не стремясь при этом к известности и не ища выгод.
Пролог
1950, август
Ветер раскачивал ели как легкие прутики, все небо было затянуто облаками, так что не удалось бы разглядеть ни единой звезды. И эта погода показалась Императору идеально подходившей для задуманного.
Сталин задумчиво потянулся к черно-зеленой пачке «Герцеговины Флор», указательным пальцем поднял крышку, достал две папиросы и выкрошил их в трубку, привычно отрывая прозрачную бумагу – косо, по спирали. Примял табак, поднес спичку. Вновь подошел к окну. Несколько минут смотрел в ночь, не в силах признаться самому себе, что набирается решимости, словно самый обыкновенный человек.
Но он и в самом деле набирался решимости. Он обладал властью, заставившей бы умереть от зависти всех императоров прошлого. Но эта власть касалась исключительно глобальных дел. Он мог наводнить Европу танковыми армадами, мог послать миллионы китайцев на юг, к Сеулу, арестовать и казнить любого обитателя доброй половины земного шара, однако сейчас ему приходилось полностью полагаться на высокого моложавого полковника МГБ. Полковник заверял, что эти двое абсолютно надежны. И оставалось одно – верить ему. Потому что проверить товарищ Сталин не мог. Никак. Пришлось бы доверяться опять-таки проверяющим…
Он бесшумно, как рысь, прошел к столу и тронул кнопку звонка. Дубовая дверь распахнулась почти мгновенно. Поскребышев сделал два шага в кабинет и остановился – безукоризненная гимнастерка без единой складки, бритая наголо голова, тяжелый взгляд человека, насыщенного тайнами, как губка – водой.
Сталин молча опустил веки.
Вошли двое офицеров с синими просветами и синими кантами МГБ на золотых погонах. Двигаясь невероятно слаженно и четко, остановились на полпути между дверью и столом. Замерли, вытянув руки по швам. В правой руке каждый держал большой синий конверт, прошнурованный и запечатанный. Высокий блондин с простоватым славянским лицом, чем-то крайне напоминавший киноартиста Охлопкова в молодые годы, и узкоглазый, черноволосый азиатский человек, на голову пониже напарника.
Высокая дверь бесшумно закрылась за Поскребышевым. Сталин подошел ближе, держа погасшую трубку в опущенной руке, и долго разглядывал обоих желтыми тигриными глазами – его знаменитый магнетический взгляд, которого однажды не выдержал даже старая лиса Черчилль. Потомок герцогов самонадеянно решил было встретить Императора сидя, однако не выдержал, вскочил, вытягиваясь в струнку, словно юный кадет, подсознательно почуяв, что герцоги все же обязаны склоняться перед императорами…
Ни один из офицеров не опустил глаз, не отвел взгляда. И Сталину это понравилось. Холуев он терпел и принужден был ими пользоваться, как всякий владыка, но – не любил. Вот и сейчас для задуманного холуи совершенно не годились…
– Итак… – сказал он, постаравшись, чтобы голос звучал мягко, по-домашнему. – Майор Безруких… из староверов. Из старинной староверской фамилии.
– Товарищ Сталин…
– Торопитесь заверить товарища Сталина, что вы неверующий? Может, это и правильно, что вы неверующий. А может, и нет… Товарищ Сталин когда-то сам был семинаристом… – он чуть заметно улыбнулся. – С тех пор многое переменилось и в стране, и в товарище Сталине, но товарищ Сталин, скажу вам откровенно, не забывает и о чисто разведывательном аспекте проблемы – поскольку существование Господа Бога пока что невозможно проверить агентурно-оперативными методами, право на существование имеют все без исключения версии… – Он перевел взгляд на черноволосого крепыша. – Капитан Цеден-саргол, тохарец… Это правда, что тохарцев когда-то называли эллинами Центральной Азии?
– Да, товарищ Сталин.
– И как по-вашему, заслуженно?
– Мне, как военному человеку, судить трудно…
– А вы не стесняйтесь, – сказал Сталин тихо. – Найдите такую точку зрения, что позволит и вспомнить о национальной гордости, и не впасть в национализм… Один из древнейших в Азии алфавитов, библиотеки, буддийская культура… Ваш дед, что был настоятелем дацана, отвечал бы на схожий вопрос не столь неопределенно, верно? Вот видите… Итак. Прибыли для выполнения особо важного задания. Сироты. Детдомовцы. Так сложилось. Совершенно одинокие, неженатые, невест нет… у товарища Сталина правильные данные?
Оба молча склонили головы.
– Если вам случалось когда-нибудь читать биографию товарища Сталина, вы, возможно, вспомните, что он отбывал ссылку в Сибири, – сказал диктатор с той же мимолетной улыбкой. – С тохарцами ему встречаться не доводилось, но он о них наслышан. А вот сибирские староверы… Товарищ Сталин узнал их достаточно, чтобы понять раз и навсегда: это люди из камня. Или железа. Попадись они одному коммунистическому поэту, он непременно наделал бы из них гвоздей – было у человека такое неистребимое желание. Но из железа делают еще и замки…
Сталин приблизился к ним, вынул у обоих из рук конверты, выдвинул ящик стола, швырнул их туда и тихо задвинул. Разжег трубку и подошел к офицерам почти вплотную.
– И вам, конечно, следует узнать, что вы должны делать… – сказал он тихо. – Ваше задание будет заключаться как раз в том, чтобы ничего не делать. Ничего. Поскольку мы материалисты, согласимся, что покойник ничего не способен делать… Вас, товарищ Безруких и товарищ Цеден-саргол, вот уже два часа нет на свете. Вы ехали на автомашине марки «Победа», на служебной машине, оба выпили много водки, превысили скорость, вылетели на обочину, разбились и сгорели. Где это произошло, я точно не помню, да и вам это должно быть неинтересно. Главное, начальство решило замять эту прискорбную аварию, товарищей Безруких и Цеден-саргола быстренько похоронят и постараются тотчас же забыть. И никто не узнает, что оба они вопреки диалектическому материализму начали загробную жизнь – а тот, кто знает, никогда не проговорится. Садитесь, товарищи покойники. Разговор о вашей загробной жизни будет долгий…
ГОД НЫНЕШНИЙ, ЛЕТО
Глава первая
Рассвет
Собака «гуляет носом».
Эту простую истину знает каждый опытный собачник, чей питомец на прогулке старательно распутывает, уткнувшись носом в землю, невидимые следы. При некотором напряжении фантазии хозяин, если он романтического склада, может вообразить себя пограничником Карацупой или, что современнее (кто теперь помнит Карацупу?), милягой Джеймсом Белуши с его четвероногим напарником по кличке К-9.
Рассвет еще не наступил, собственно говоря, и в полускверике-полулесочке стояла серая марь, плотная между деревьями и реденькая на полянах. Гранд с ней порой прямо-таки сливался – серый жизнерадостный дожонок семи месяцев от роду. Он чуть настороженно, как всегда в эту пору, скользил между деревьями на голенастых лапах, а кандидат наук Ситников поспешал за ним, зорко следя, чтобы песик не сунулся в битое стекло, раскиданное здесь в изобилии.
Кандидаты биологических наук бывают разные. Попадаются вполне практичные мужики, вовремя перешедшие из биологов в «челноки», сколотившие на приличную подержанную «Тойоту» и потаенно оборудовавшие квартирку любовнице. Или оставшиеся в биологах, но привалившиеся под бочок к зарубежному партнеру в рамках СП, благо иные отрасли биологии вполне позволяют при умении крутиться зашибить зелененьких.
Только больше все-таки затраханных жизнью. Из тех, что кое-как еще зарабатывают, но жизнь получается насквозь серая и скучная. Ситников был как раз из последних. Денег хватало и на жизнь, и на дожонка Гранда, но к бурлящей вокруг жизни кандидат порой испытывал тоскливый ужас, поскольку совершенно перед ней оробел и растерялся.