— Так эта, Гротон! Все эта, сделано, вот.
Воскликнул отчаянно Кулаз, растерянно глядя на меня. Но под моим взглядом гном сник все поняв и замолчав. По всему выходило что все настолько плохо, до дальше некуда. Да он и сам это отчетливо понимал, но брата не бросишь, родная кровь не водица, разлитая быстро сохнущей лужей.
— Мне доложили, что все сделано в лучшем виде. Вот только не тот кому я лично поручил это дело.
После столь неоспоримого высказывания два стоящих пре домной гнома, напоминали выжитые тряпки, уныло трепыхающиеся на ветру. Такой позор, невыполнение прямого поручения, да лучше в петлю самому шею сунуть. Смотря на братьев я сам не понял в какой миг меня осенила эта жестокая идея. А может это не моя придумка, а подкинутая из далека блуждающим вдали от большого жилья голодным духом Мурзу.
— Гмидаз.
Проговорил я, и оба гнома едва не подпрыгнули на месте в ожидании озвученного моего решения участи Гмидаза.
— Хочешь сильно рискнуть и начать свою жизнь заново?
— А это как Гротон?
Еле слышно спросил, не глядя на меня младший из гномов.
— Я отправлю тебя в мир духов. Ты будешь видеть их, а они тебя. Эти твари съедят твою душу оставив маленький кусочек. Вот с нее тебе и придется начинать жизнь заново.
Вру, строго глядя в глаза и не моргаю. Если мне не удастся выдернуть вовремя гнома, то ничего духи не оставят от его души, сожрут всю, без остатка. А Гмидаз явно задумался не на шутку. Велик риск лишиться жизни, да еще и так не добро, но перспектива начать все заново, перевесила. А его взгляд на отрубленную кисть старшего брата лучше любых доводов поставил точку в его решении.
Красноречивый, однако взгляд, сказавший мне кто виноват в этом увечье. Кулаз, заметив это, спешно убрал свою неполноценную руку за спину и как-то еще более сник. Хотя мне казалось, что более уже некуда.
— Эта, Гротон. Я согласен, вот. Сильно я много в этой жизни позора имел, вот.
Решительно проговорил Гмидаз и даже попытался выдержать мой взгляд, но чувство вины перевесило, заставив того уставиться в землю.
— Хорошо. Будь готов к вечеру. Поедем на реку.
И разворачиваясь уходить в усадьбу, добавил не терпящим возражения голосом.
— Кулаз, ты не едешь.
Нет ну это что-то с чем то, несмотря на серьезность ситуации. Выдать такой тоскливый вздох может только ребенок, лишенный на целый день телефона. Мне даже неловко стало от своего решения. Но все одно, ему лучше не видеть моей задумки в действии. Ведь я на самом деле и не знаю итога.
Зайдя в помещение усадьбы, выдыхаю, не по мне все эти суровые разборки. Так что там дальше? А, должен пожаловать Моисей. Я обещал ему продвижение на художественном поприще. Что же, их есть у меня.
Моисей, приглашенный мной на деловую беседу явно не на шутку, волновался. Это без всяких усилий было видно по молодому человеку. И похоже он с самого моего приглашения, переданного ему вчера, передумал все возможные варианты, пытаясь разгадать тему предстоящего разговора.
— Таки Мали-Кили я имею вам говорить свое здрасте. А также иметь это повторить от моего папы. Вы-таки сделали передать до нас что имеете что сказать серьезно и именно для меня.
— Здравствуйте Моисей. Все именно так как вы и сказали. И даже немного больше-как добавил бы ваш отец.
Похоже лучше не тянуть с причиной разговора, а не то, юноша от волнения ожидания утоления своего любопытства, хватит удар. А мне это надо?
— Давайте сразу к делу. Я вам как-то говорил, что продвину вас в мир творчества, сделав известным на все баронство и за его пределами. Так вот, время пришло делать первый шаг к своей известности.
Да стой ты спокойно, а то от моих слов юноша едва не подпрыгнул козликом на месте, чем вызвал неудовольствие Микнилорна. Плавно сместившегося ближе к волнующемуся художнику.
— Моисей я предлагаю вам продолжить рисовать, но уже более зрело и востребовано. В натуральную величину и с розливом страсти и чувственности во всей красе. С настоящей натурщицы, на будущий восторг вашим талантом ценителей данной живописи. А таковых мнится мне наберется столько, что считать их станет просто неприлично.
О как я все расписал в красках, что Моисей, вытаращив глаза взирал на меня словно загипнотизированный. Затем, юноша, осознав всю обширность перспективы внезапно сник.
— Не понял? Разве не вы стремились к известности и славе помноженной на звенящие монеты как показатель вашего таланта и признания?
На мой возмущенный вопрос, юноша ответил с нотками обреченности.
— Таки да. Но все снова имело свое упирание в эти проклятущие монеты. Хороший холст в рост человека, краски, кисти говорят за свою непосильную для меня цену. Но это все просто даже пусто в кошеле если сказать за настоящую женщину, что имеет показать себя без одежды на холст. Мали-Кили вы просто раздавили мою душу сапогом вашей жены.