— Так нам же не обогнать! Мы с ног валимся, — удивилась такой просьбе Тамара.
— На лошадях подбросим, — обрадовался Щукин, уловив в ее голосе согласие.
— А пить дадите? — спросила Семенова, облизывая пересохшие, потрескавшиеся губы.
— Все колодцы отравлены. Дойдем до реки, проверим воду, вот тогда...
— Тогда мы и без вас напьемся. А сейчас по глотку, чтобы горло смочить, дадите, а? — настаивала Тамара.
Семенова поддержала ее:
— По маленькому, товарищ подполковник. Чтобы песню затянуть.
— Нет воды. Да и не обязательно песню! Вы просто идите побыстрее — за вами потянутся.
— Побыстрее! Мы и так еле плетемся, — не в силах больше держаться на ногах, Тамара опустилась на траву.
Ее примеру последовала Семенова.
— Время уходит, девушки, — напомнил о себе Щукин. — Прошу вас. Надо, понимаете, надо. Вы же у нас все можете.
— Как, Маша? — не поднимая головы, спросила Тамара, ожидая, что Семенова откажется, тогда и ей проще будет сделать то же самое.
— Что как? Может, попробуем? Вставай, Томка, погибать — так с музыкой.
На лошадях в голове колонны оказались быстро.
— Мы поедем впереди. Не отставайте, пожалуйста, — попросил Щукин. — И, если сможете, хорошо бы песню, а?
— Ладно, — пообещала Тамара и засомневалась, повернувшись к солдатам и увидев их отрешенные от всего на свете лица, запекшиеся, потрескавшиеся губы, кровь на них, — не поддержат.
Пристроились в первый ряд. Пошли тем же тяжелым шагом, что и солдаты. Щукин несколько раз оглядывался, звал за собой, но куда там. Не было сил идти быстрее, пока Тамара не начала «Катюшу». Маша Семенова подхватила. Еще кто-то, но робко, неуверенно. Голоса окрепли, когда, не сговариваясь, запели на тот же мотив фронтовые слова песни:
Задорные нотки послышались, каждому захотелось погромче подтянуть. Под песню пришлось «ножку взять». От этого ряды выровнялись. Не успели закончить обновленную на солдатский лад «Катюшу», кто-то в задних рядах «Махорочку» вспомнил. Ее и совсем дружно грянули:
Под такие слова ноги сами вперед запросились и на душе отпустило.
А бой уже не за горами ждал. У небольшой речки были встречены пулеметными очередями из охваченной огнем деревни. Если подожгли, значит, удерживать не собираются. Бросились вперед. Пока форсировали, разгоряченные тела охладили, воды успели похватать, а потом кустами, ложбинками к деревне устремились.
Тамара орешником пробиралась, потом, спасаясь от обстрела, в канаву нырнула и невольно отпрянула назад: чуть не в обнимку лежали дед со старухой и внучка между ними. Проверила пульс — мертвы.
Сцепив зубы, побежала дальше, у крайнего дома ее поджидала Маша Семенова:
— Ой, Томка, сумасшедшая здесь!
— Где?
— Да вон по пепелищу ходит.
От сгоревшего дома осталась только печь с длинной трубой. Молодая, с темными распущенными волосами женщина разрывала палкой угли.
— Дети у нее сгорели, вот она их и ищет, — прошептала Маша. — Двое — мальчик и девочка.
— Надо ее в больницу отправить.
— Не дается. Женщины уже пытались ее связать — не смогли.
— Пойдем, может, уговорим.
— Я боюсь, — снова прошептала Маша.
— Я тоже. Пойдем.
Но и они не смогли ни уговорить, ни справиться с сумасшедшей, пока не пришли на помощь солдаты. Через час полк двинулся дальше.
7
В конце июля, после трехдневных боев за станцию Пундуры, дивизия вступила на территорию Литвы. Воевать фашистам еще было чем, подвозить боезапасы стало близко, и, упершись спиной в фатерлянд, они резко усилили сопротивление. Теснили их, гнали по-прежнему, но все чаще завязывались затяжные сражения, преследование шло медленнее из-за тысяч мин, оставляемых на дорогах и в населенных пунктах.
В небольшом городке Гулбене оказались заминированы не только дома, но и яблони, колодцы, тропинки. Много жителей подорвалось на минах еще до прихода наших войск. Оставшиеся в живых не отходили от саперов:
— Покажите, где можно ходить?
— Проводите до бани.
— Разминируйте наш дом. Боимся без вас в него зайти.
Эта беда не обошла стороной и медсанбат.
В декабре сорок первого при формировании дивизии объявился новгородский ветеринарный фельдшер Глазков. Был он в годах, в армию просился добровольно, но с условием: вместе с ним взять его жену и дочь. Сын воюет, а они при мне, говорил, так что забирайте всех оптом. И не беспокойтесь — жена ветеринарию не хуже меня знает, дочь Валя к любому труду с детства приучена. Даром хлеб есть не станем. Посоветовались в штабе и всех троих зачислили на довольствие. Родителей оставили при КП дивизии, а Валю определили в прачечную медсанбата.