Снова неудача. Никаких результатов. И так день за днем.
У Жана еще хватало сил на гнев, а у нее сил почти не осталось. Разве что передвигать ноги и снова куда-то идти.
— Жан… Что ты сделал с Цукурсом? — тихо спросила Микаса, когда они дошли до лестницы.
— Ничего. — Жан оглянулся и посмотрел на нее. Остановился. Шумно выдохнул, выпуская с воздухом из легких и весь запал злобы. — Но если ты хочешь…
— Нет, — устало качнула она головой. — Не хочу. Давай просто уйдем отсюда поскорее.
Он кивнул и замер, прислушиваясь.
— Кто-то идет, — сказал едва шевеля губами, но Микаса и сама уже услышала тяжелую поступь шагов на первом этаже.
— Есть еще одна лестница. Давай тогда по ней, — предложила она шепотом.
Они быстро проскочили обратно по красному тоннелю «кишки» и свернули в темноту узкого лестничного пролета как раз в тот момент, когда незнакомец сделал первый шаг на второй этаж. К счастью, успели.
Так и не сбавляя скорости, друг за другом двинулись вниз по утонувшей во мраке лестнице. Мягкий ковер на ступенях глушил шаги и, кажется, все звуки сразу. Вот почему, внезапно вынырнув из темноты и тишины, Микаса резко остановилась на середине спуска, пойманная в ловушку рассеянного света ламп и негромкой болтовни.
— Бля! — не сдержался Жан за ее спиной, когда сам увидел причину внезапной задержки.
Поворачивать обратно было поздно. Их заметили. Разговоры потухли сами собой и вслед за случайной — первой — парой глаз потянулись другие. Теперь любопытные женские взгляды прыгали по растерянным лицам незнакомцев и скользили по их невзрачной одежде.
— Жан! Что это за место? — Микаса невольно вцепилась в перила.
Он ничего не ответил, вместо этого решительно взял ее за локоть и на этот раз первым направился вниз по лестнице, вынуждая Микасу следовать за собой:
— Пойдем.
Однако она не сдвинулась с места. Застыла, будто зачарованная, не в силах оторвать взгляда от убранства просторной комнаты и ее обитательниц. Микасе казалось, что вместе с ней остановился ход времени и исказилась реальность. Разве подобное место могло бы существовать в гетто? Она мазнула взглядом по окнам, чтобы убедиться в том, что там, за стеклами, по-прежнему плавилась под летним солнцем улица, на которой все еще жались друг к другу дома, а угрюмые люди со звездой на нарукавнике брели по своим делам… Но ничего не увидела — сквозь наглухо запертые ставни не смог пробиться ни один солнечный луч, и искусственный свет керосиновых ламп заменил день на иллюзию ночи, а женщин, казалось, превратил в кукол с отдающими фарфоровой белизной лицами, черными глазами и яркими «кровавыми» губами. Их было шестеро: младшей, наверное, не больше четырнадцати-пятнадцати, старшей — лет около сорока. И все они, застигнутые Микасой и Жаном за праздной болтовней, так и замерли в раскрепощенных позах на пуфах и диванах, обитых красно-черным плюшем, и не сделали ни единой попытки прикрыть перед незнакомцами свой неподобающий вид. Задранные до бедер подолы струящихся платьев и глубокие вырезы декольте, фривольно разведенные колени и вопиющая напускная роскошь жемчужных нитей бус вокруг шей и тонких запястий… Бесстыдные красивые куклы, одетые в шелка и разврат поверх погребального савана тотальной нищеты гетто.
Догадка острым крюком вонзилась Микасе в живот и выпотрошила из нее остатки сил, а затем вспорола нутро до горла, где застряли слова:
— Жан? Это что… — язык плохо слушался, — публичный дом?
— Да, — ответил он глухо и снова потянул за собой.
Жан почти насильно оторвал ее от перил и потащил вниз. Он смотрел себе под ноги, будто отгородился от всего вокруг: будто эти соблазнительные женщины не были ему интересны и ему не было стыдно за то, что он слышал от них, пока продолжал тянуть Микасу за собой.
— Эй, красавчик! Возьми и меня тоже. Уверена, такого жеребца на нас обеих хватит, — звонко рассмеялась одна из девушек.
— За полцены для тебя, — подхватила вторая.
— Эй, дамы, да я бы и бесплатно отдалась.
Плюшевая комната зазвенела от хохота, а Микаса вспыхнула от стыда. Она почувствовала, как нестерпимый жар сжег ее щеки и уши, прокатился тяжелой волной по спине и расплавил кожу под рукавом там, где пальцы Жана обхватили руку.
— Не слушай их, — услышала Микаса бормотание.
Жан сжал ее локоть еще сильнее и попытался ускорить шаг, но ноги никак не хотели идти. Ей казалось, что спертый воздух стал плотнее воды, и она, захлебываясь в тяжелом аромате духов и грязи слов, с неимоверным усилием продирается вперед через эту вязкую субстанцию. А еще ей отчаянно хотелось вырвать руку из захвата, чтобы закрыть уши и не слышать больше ни звука из уст женщин, которые посчитали ее одной из них и, сами того не осознавая, погрузили Микасу в огненную жижу альтернативной реальности, где Эрен не смог убить работорговцев.
Все издевательства Шадиса над кадетами, вся прямолинейная грубость военных и порой резкие слова капитана Леви никогда не покушались на гордость и достоинство Микасы… Даже грязное предложение Яниса Цукурса, высказанное им тет-а-тет в кабинете, унизило ее не так сильно, как издевательские смешки этих продажных женщин:
— Хорошенько ублажи его, азиаточка, чтобы он к нам и в следующий раз вернулся.
Потому что там, в солнечном кабинете Цукурса, не было Жана. И как смотреть теперь ему в глаза, зная, что он пришел и нашел ее в этом доме порока?
— Где Янис успел добыть такую цыпу? Вот пройдоха — небось сам же первый и опробовал.
— А как же! Ты, Герта, будто еще сомневаешься в этом…
Как отмыться от грязных фраз?
Голова внезапно отяжелела, и в горле окончательно пересохло. Микасе стало жарко, душно и тошно. И даже на улице эти ощущения никуда не исчезли, а первое же резкое движение, когда она рванула вперед к колонке на углу, прокатилось по вискам ударом молота. Плохо. Очень плохо.
Вода казалась Микасе ледяной, но она умывалась до тех пор, пока руки не заломило от холода. И все-таки вода не спасла: головная боль окончательно стянула виски железным обручем мучений. Чертова мигрень, как же не вовремя. Микаса оглянулась по сторонам в поисках места, куда бы присесть, заметила впереди скамейку и без единого слова направилась туда. К счастью, Жан не стал ничего спрашивать и молча пошел следом. Нужно было сказать ему про приступ и попросить несколько минут отдыха, но она не могла заставить себя говорить, потому что знала, что каждое произнесенное слово вопьется в виски болью, как каждый шаг и любое резкое движение отдавалось сейчас в желудке тошнотой, а яркие солнечные блики ножами резали глаза. Даже едва уловимый аромат жасмина от чахлого куста позади скамьи теперь казался невыносимо сладким и тяжелым.
— Мигрень, — все-таки тихо произнесла Микаса, когда опустилась на прогретые солнцем деревяшки и, закрыв глаза, почувствовала, что Жан присел рядом.
— Кажется, напротив какой-то военный госпиталь. Могу попытаться раздобыть там компресс или еще что-то подобное…
— Нет. Просто дай отдохнуть пару минут.
— Тогда положи голову мне на плечо, — предложил он. — Я не буду шевелиться.
Наверное, если бы дело было только в головной боли, Микаса ни за что бы не позволила себе такого. С приступами она смирилась уже давно и так же давно научилась их скрывать от окружающих. Даже Армин с Эреном порой не догадывались, в чем причина ее внезапной молчаливой отстраненности, наверняка списывая все на особенности характера. Но сегодня в Микасе что-то окончательно сломалось и потухло. В ней не осталось ни сил, ни воли терпеть боль — ничего. Микаса ощущала себя пустым сосудом. Без жизни. Без надежды. Без дома.