Однажды Лера попалась. Ее схватили в селе полицаи и решили сами учинить допрос, прежде чем отправить в Минск. Били ее жестоко, плетьми, содрали со спины кожу, — говорят, их бесила полная отрешенность ее лица, откровенное безразличие взгляда, словно Лера совсем не ощущала боли. Полуживую, ее бросили в каталажку. Это был настоящий клоповник, насекомые облепили все стены. В этой каталажке содержали двух десантников, которых захватили в плен, когда они неудачно приземлились на околице села, утром их должен был забрать отряд СД. Всю ночь двое ребят продержали Леру на руках, защищая ее кровоточащее тело от насекомых. И тут ей повезло. На рассвете их отбили партизаны. Несколько дней она лежала без сознания, в бреду, а потом быстро стала поправляться. Еще не зажили на спине рубцы от нагаек, как она пошла в разведку в то же самое село и узнала, что двое полицаев, проводивших над ней экзекуцию, живы. Три дня она караулила их, прячась по огородам и сараям, и убила их поодиночке ножом… Мне могут сказать: зачем я рассказываю все эти ужасы, не каждый, мол, способен их вынести, — но, честное слово, все, о чем здесь написано, лишь часть того, что я услышал, и если я умолчу, то не будет понятно, что произошло со мной после поездки в Минск; я должен был узнать обо всем этом еще раньше, в школе, тогда бы, наверное, я сумел прожить некоторые свои годы иначе… Жизнь Валерии Семеновны — это отдельная, многосложная повесть неистового человека. Она и в любви была так же цельна: она полюбила человека, который был безнадежно болен, — в сорок пятом пуля задела его спинной мозг, десять лет она заставляла его жить силой воли своей и любви, десять лет, отвергая болезнь, она принимала его как жизнедеятельного и смелого человека, хотя сама создала эту смелость, и родила от него дочь.
И сейчас эта женщина сидела за столом, сухонькая, вращала в тонких пальцах сигарету и внимательно разглядывала меня. Вошла ее дочь, теперь в отглаженных джинсах, синей спортивной кофточке; она причесалась, и только сейчас я разглядел, что волосы у нее льняного цвета.
— Вы познакомились? — спросила Валерия Семеновна.
— Меня зовут Наташа, — ответила девушка и, не подавая мне руки, села за стол.
Некоторое время мы молчали, я не знал, с чего начинать, наконец Валерия Семеновна, передернув худенькими плечами, спросила сиплым голосом:
— Зачем тебе все это понадобилось?
— Я уже объяснял по телефону.
— Ты журналист?
— Инженер по автоматике.
— Чем же ты занимаешься?
— Программным управлением станков.
— Это интересно?
— Мне — да.
— Хорошо. — Она опять передернула плечами, ей явно что-то мешало, может быть, дочь, сидевшая, заложив ногу на ногу и недружелюбно поглядывающая на нас обоих, а может быть, ее нездоровье. — А я бухгалтер, и мне это тоже нравится. Вот Наташка не понимает, как мне это может нравиться. — И тут она обратилась к дочери: — Может быть, ты нам дашь… — Она протянула эти слова в жалобной, почти детской просьбе.
— Нет! — резко прервала ее Наташа.
— Ну, хорошо, — покорно вздохнула Валерия Семеновна. — Тогда чаю.
— Я уже поставила. Сейчас вскипит. — И Наташа тут же поднялась и вышла.
— Почему она сердится? — спросил я.
— Не любит, — сказала Валерия Семеновна и неожиданно улыбнулась; улыбка сразу преобразила ее лицо, она приглушила тени под глазами, высветлила глаза, — не любит, когда ко мне приходят за прошлым. Одно время меня никто не трогал, и нам было хорошо. А потом началось… Почему-то людям стало интересно знать, как нас убивали. Но мне не всегда хочется вспоминать, потом бывает худо… И Наташа не любит…