Сегодня мы опять спали на палубе. Но часа в три ночи наш сон был прерван надвигающимся шквалом. Кромешная тьма лишь изредка прерывалась синими вспышками зарниц. Ветер рвал из рук одеяла, подушки и простыни. Медленно пробираясь с кроватями и постелью в потемках среди такелажа, мы едва успели покинуть бак до того, как хлынул ливень.
7 сентября. Еще ни разу не приходилось работать с таким напряжением, как сегодня. Нужно было взять пробы для определения жирности не только у сардины, но и у ставриды и анчоуса. Поэтому пришлось просидеть в лаборатории часов до четырех утра. Володя настолько увлекся рассматриванием под микроскопом строения гонад, что не вставал из-за стола всю ночь. Увлечение работой всегда связано с бессонными ночами. Сколько таких ночей приходилось проводить в лаборатории каждому из нас и до этой экспедиции! Но здесь все воспринималось как-то по-особенному: и корабль, и работа, и ночь.
Честно говоря, в каюту не очень хотелось идти. Там, как и вчера, было душно. Хотя сегодня наш борт был подветренным, ветер часов в одиннадцать вечера переменился. Теперь он дул не в правый, а в левый борт. На следующий день наши товарищи, каюты которых были расположены по левому борту, злорадствовали: им удалось в течение трех ночей спать с подветренной стороны. Наш же борт страшно злился. Но винить можно было только погоду. Нам просто не повезло. Оставалось надеяться, что ветер и к нам окажется милостивым.
8 сентября. С утра на «Успенском» царит необычайное оживление. Мы даже не сразу сообразили, что произошло. Оказывается, после долгого перерыва к борту судна подошли наши старые приятели — тунцы. Все несказанно обрадовались этому. Хотелось спросить у тунцов, где они пропадали столько дней и как провели время. К сожалению, тунцы были «немы, как рыба». А наши анализы не позволяли ответить на вопрос, в чем причина исчезновения и появления тунцов. Мы лишний раз убедились в том, как мало известно до сих пор науке.
На судне началась в точности такая же свистопляска, какая была месяц назад. И опять, как в августе, тунцы носились у кормы, с остервенением хватая наживу, опять поднимали столбы воды, заставляя ее кипеть. Тунцеловы снова вошли в страшный раж и чуть-чуть не «ловили» друг друга на крючки.
С кормового мостика было видно, как внезапно стая тунцов устремилась куда-то в сторону. Там на глубине полутора-двух метров застыл маленький коричневый шар. Это был косячок сардины. Тунцы, как самолеты-истребители, носились вокруг шара. Они выделывали в воде фигуры высшего пилотажа: бочки, виражи, мертвые петли следовали в каком-то бешеном темпе. Интересно, что тунцы не врезались в косячок сардины, а проносились рядом, отхватывая от него лишь отдельных рыбок. Бедный шар начал рывками двигаться. Он, как перекати-поле, быстро перемещался с места на место, однако структура его при этом не нарушалась. Но вот тунцы врезались в шар. Они теперь «прошивали» его насквозь, и через несколько мгновений все было кончено. Эта страшная картина уничтожения хищником беззащитной жертвы произвела на всех сильное впечатление. Ее можно было сравнить лишь с преследованием золотыми макрелями летучих рыб.
9 сентября. Утром воздух сотряс гудок. Мы, в недоумении посмотрев друг на друга, вскочили с коек и выглянули в иллюминаторы. В это время раздался новый гудок. Одного взгляда в иллюминатор было достаточно, чтобы все стало ясно. Корабль окружала густая бурая мгла. В нескольких десятках метров ничего не было видно. Частые гудки, которые подавал «Успенский», были предупреждением для других кораблей. Все суда, находящиеся в тумане, обязаны подавать такие гудки. Несмотря на то что корабли сейчас вооружены радиолокаторами, в тумане возможны столкновения, и поэтому корабли «подают голос». Когда на корабль опускается туман, все, особенно вахтенный штурман, испытывают неприятное ощущение. Корабль как бы слепнет, и его гудки похожи на жалобные крики заблудившегося в лесу человека. Но еще хуже, когда туман застает корабль не в открытом море, а вблизи берега. Тогда существует опасность налететь на рифы, прибрежные скалы или сесть на мель. Туман для моряков более неприятен, чем шторм.
В открытом океане штурманы «Успенского» определяли свои координаты астрономическим путем и по радиопеленгатору. Вблизи берега они «брали точки» по наиболее заметным предметам. Так, в районе Дакара эти точки брались по Зеленому Мысу и острову Горэ. Кроме того, несколько раз в день проводили определения с помощью секстана по солнцу. Вот почему солнце и берег нужны были сейчас нашим штурманам, как воздух.
Постепенно туман рассеялся. Вдали на севере мы различили еле заметный силуэт Дакара. Оказывается, потеряв ориентировку, судно сильно сместилось к югу. Минут через тридцать «Успенский» опять был там, откуда обычно начинались траления.
Часов в 5 вечера невдалеке от нас появился маленький испанский тунцеловный клипер. Он был окрашен в нарядный зеленый цвет. На полном ходу клипер пошел на сближение с нами. Одно мгновение даже казалось, что он хочет врезаться «Успенскому» в борт. Нам, конечно, нечего было бояться: это было бы похоже на столкновение велосипеда с автобусом. В последнюю минуту маленький тунцелов ловко отвернул в сторону и пошел параллельным курсом с нами на расстоянии метров двадцати от «Успенского». На клипере стояли люди. Они махали нам руками и показывали на юг. Казалось, они хотели сказать: «Зачем промышляете здесь сардину, когда там, на юге, можно успешно ловить тунца?» Вскоре показался второй тунцелов, который, так же как и первый, прошел возле нашего борта. Этот клипер был выкрашен в ярко-голубой цвет.
Тунцеловы закончили свой стремительный бег неподалеку от «Успенского». Они легли в дрейф, и, когда стемнело, около их борта на воде были видны яркие полосы света. Видимо, клиперы ловили сардину на электрический свет. Потом эту сардину используют в качестве наживки для лова тунцов.
10 сентября. На корабле объявили ночной аврал: в трюме оставалось еще много льда, который загромождал место, необходимое для хранения ящиков с замороженной сардиной, и лед нужно было убрать из трюма.
И вот к двенадцати часам ночи наша бригада, в которую входило человек пятнадцать, явилась в рыбцех в довольно странном для тропиков одеянии: на нас были надеты ватники, стеганые брюки, шапки-ушанки и валенки. Можно было подумать, что мы собрались на Северный полюс. По одному все спустились через люк из рыбцеха прямо в трюм. Из жаркого лета мы за несколько секунд совершили путешествие в холодную зиму. В трюме температура воздуха равнялась шестнадцати градусам ниже нуля, вокруг громоздились ледяные торосы. С наслаждением люди вдыхали свежий морозный воздух. Как мы соскучились по зиме здесь, под жарким тропическим солнцем! Пускай зима была не настоящей — она и такая была мила и дорога нам, потому что от нее веяло дыханием родной земли.
Разделившись на группы, мы начали рубить лед; отваливающиеся куски укладывали на платформу, спущенную на стреле прямо с палубы. Время от времени платформу поднимали наверх и лед вываливали за борт. Быстро бежало время. Люди работали с большим подъемом. К утру весь лед извлечен из трюма. Так же быстро, как и накануне, мы совершили обратное путешествие из зимы в лето, с «Северного полюса» в тропики.
11 сентября. Опять сегодня нас наведал военный гидросамолет. Он долго кружил над «Успенским» на высоте трехсот-четырехсот метров, и мы никак не могли понять, что ему от нас нужно. Посетил нас сегодня еще один, более приятный гость.
На планширь, недалеко от нашей лаборатории, сел дикий голубь. Появление птицы на корабле всегда трогательно. Но голубь — олицетворение спокойствия, мира, беззаветной верности в любви — вызвал на «Успенском» особую радость. Ему поставили на баке миску с водой. Голубь слетел с планшири на палубу и опустил клюв в воду. Мы старались не делать резких движений и говорили вполголоса, чтобы не вспугнуть птицу. Голубь позволил себя сфотографировать с расстояния двух с половиной метров. Птица провела у нас в гостях более двух часов, а затем улетела в сторону берега.