В дни тренировок подрывных групп из Минска вернулась Анна Воронкова и привела с собой беременную Веру Зайцеву, жену Гуриновича. Вера с большой неохотой оставила оккупированный город, хотела продолжать подпольную работу, но решительная и строгая Анна прикрикнула на нее:
- Партизанского ребенка надо рожать среди партизан, а не в логове врага!
Аргумент не очень убедительный, однако подействовал. Через два месяца Вера с помощью врачей нашей санчасти родила в партизанском лесу пополнение отряду дочь Леночку.
В середине мая Москва прислала в отряд чекистское пополнение - капитана Александра Федоровича Козлова с шестью бойцами, в большинстве своем уроженцами Белоруссии: Иваном Сидоровым, Михаилом Мауриным, Павлом Грунтовичем, Гавриилом Щетько, Иваном Сабуровым. Они доставили свежие газеты и целый мешок книг, а самое главное - живые рассказы о столице Родины, которую только что покинули на транспортном самолете.
Капитана Козлова я знал со времен советско-финляндской войны. Тогда он был старшим лейтенантом, командиром роты в моем пограничном батальоне. Там же служил старшиной прибывший сейчас в его группе Иван Сергеевич Сидоров. Они сильно обрадовались, узнав в командире спецотряда Градове их бывшего комбата на Карельском перешейке. Я был доволен не меньше.
Мы разговорились. За финскую кампанию Козлов был награжден орденом Красного Знамени, а Сидоров - медалью "За отвагу". Капитан участвовал в обороне Сталинграда и очень интересно рассказывал об этой решающей битве второй мировой войны. Старшина в августе 1941 года ушел в тыл врага бойцом спецотряда полковника Д. Н. Медведева и приобрел немалый опыт борьбы в условиях временно оккупированной территории.
Партизаны долго расспрашивали Козлова о новой военной технике - реактивных минометах, танках, самолетах, о жизни советского тыла, о московских новостях. С большим удовлетворением узнали, что фашистская авиация уже не смеет совершать налеты на Москву.
- А гитлеровский Берлин мы бомбим с августа 41-го! - не преминул напомнить бойцам мой неугомонный замполит Гром.
Он подал мысль, что вновь прибывших чекистов надо свозить в окрестные деревни для бесед с населением. Ни одного подходящего случая не мог пропустить замполит, чтобы не воспользоваться им в своих комиссарских целях, а особенно запомнил он указание подпольного обкома об усилении политической работы среди местных жителей. В этом указании заключался огромный смысл, поскольку местные жители были той средой, в которой и ради которой мы, собственно, и существовали. Обком не уставал напоминать нам миф об Антее.
Последним сюрпризом весны стало происшествие столь же непредвиденное, сколько по существу своему знаменательное и закономерное для переломного года войны.
Сильно загоревший, мускулистый Дмитрий Меньшиков, одетый в новую летнюю форму, с командирской звездочкой на защитной фуражке, заглянул в мою палатку и доложил:
- Станислав Алексеевич, разведка задержала в деревне немецкого полковника и офицера-летчика.
- Где они?
- Сейчас привезут. Оба прибыли в грузовой машине, с ними две женщины и двое детей. Требуют встречи с командиром.
- Занятно.
Меньшиков вскочил в седло и поскакал навстречу машине, а я вызвал Карла Антоновича Добрицгофера, и мы пошагали за границу лагеря к дороге. Показался Дмитрий на коне, за ним медленно, покачиваясь на ухабах, приближался германский грузовик. По обеим сторонам кабины стояли на подножках вооруженные автоматами разведчики Леоненко и Назаров.
Машина затормозила возле нас. Из кабины вышли немецкий полковник в опрятном мундире и капитан авиации с автоматом через плечо. Они отдали честь, полковник произнес:
- Гутен таг, камараден.
Карл Антонович сказал, что я командир отряда. Летчик отдал автомат. Потом оба стали отстегивать пистолеты, произнося какие-то фразы. Дуб перевел:
- Они больше не хотят воевать за Гитлера и поэтому сдают оружие.
- Передай, что у тех, кто добровольно переходит к нам, мы не забираем личного оружия.
Это заявление растрогало немецких офицеров. Полковник ответил, что не ошибся, высоко ставя советских людей, и поблагодарил за доверие. Особого доверия к офицерам гитлеровской армии я не испытывал даже в данной ситуации, но хорошо знал международный воинский этикет. Правда, в стародавние времена сдавшимся в плен офицерам сохраняли только холодное оружие, однако я мог позволить своим пленникам и огнестрельное, чтобы показать наше доброжелательство, благородство и силу. В плену с ними будут вести политическую работу, пусть же она начнется с первых минут их пребывания среди представителей нового мира.
Полковник и летчик поклонились и пристегнули пистолеты. Полковник стал показывать на машину и быстро заговорил. Карл перевел, что офицеры привезли с собой двух женщин-евреек с детьми, полковник надеется, что они также получат убежище у партизан. Я ответил утвердительно и пригласил всех в лагерь. Бойцы удивленно рассматривали непривычных гостей. Мы расположились в просторном шалаше. Я спросил немцев и женщин, не хотят ли они перекусить с дороги, они отказались. Полковник достал свои документы и стал рассказывать.
В нынешнем году ему исполнилось 45 лет. Его отец офицер кайзеровской армии. Сам он участвовал в первой мировой войне, находился на русском фронте. Затем окончил военную академию. До осени 1942 года руководил в Гамбурге противовоздушной обороной, потом был переведен в Минск на ту же должность. Его поразило варварское обращение германских оккупационных властей с белорусским населением. Случай привел полковника в Тростянец под Минском, в лагерь смерти. Он стал свидетелем массовых казней советских людей и понял, что является соучастником преступной банды. Офицерская честь и человеческая совесть требовали порвать с гитлеризмом, полковник стал искать способа перейти на сторону партизан. Его решение окрепло после того, как в минском гетто он повстречал свою гамбургскую знакомую, женщину, которую любил. Ее звали Эльза, вместе с нею за колючей проволокой томилась ее сестра с двумя ребятишками. Спустя некоторое время полковник узнал, что узников гетто ждет очередная кровавая акция, и он поспешил привести свой план в исполнение.
Я попросил рассказать, как полковник познакомился с капитаном авиации.
Летчик, по складу характера весьма похожий на своего друга, ответил, что ему дали задание совершить налет на деревню. Он вылетел и обнаружил, что там нет никаких военных объектов, нападать на безоружное население он посчитал несовместимым с достоинством офицера. Начальство пилота не разделяло его патриархальных гуманистических воззрений и направило его в Минск на следствие. Здесь летчик встретился с полковником, и они быстро нашли общий язык.
- Как вам удалось бежать из Минска?
Полковник сообщил, что для человека с его положением это не представило большого труда. Он вызвал дежурную машину, посадил в нее летчика, сел сам и приказал заехать в гетто. Забрал Эльзу, ее сестру, детей, предъявил охранникам липовое разрешение за подписью Кубе и выехал за ворота. Когда машина оказалась на пустынном загородном шоссе, шофер, член гитлерюгенда, испугался партизан, бросил руль и пытался бежать. Полковник пристрелил его и сам повел грузовик в глубь партизанской зоны. В деревне машину остановили разведчики нашего спецотряда. Вот и вся история побега.
Мы отвели офицерам отдельный шалаш и оставили их одних. Состоялся разговор с женщинами, которые подтвердили все рассказанное полковником и летчиком. Эльза просила не мстить полковнику, утверждая, что он порядочный и культурный человек, что знает она его с детских лет. Я ответил:
- Не беспокойтесь. Все вы находитесь в партизанском лагере под охраной советского закона. Кроме того, мы воюем не против немцев, а против нацизма,
Мой ответ успокоил взволнованную и оттого еще более покрасивевшую женщину. Ее с сестрой и детьми мы поместили в палатке рядом с офицерами.
Вдвоем с Карлом Антоновичем мы обсудили впечатления о перебежчиках. Пришли к выводу, что на провокацию гитлеровской разведки это ничуть не похоже, никто в заблуждение нас не вводит, а просто такова логика времени: фашистская империя, воздвигнутая на миллионах трупов, катится к неизбежному финалу, теряет убедительность долговременного сооружения.