Лорна вернулась к туалетному столику, села и вдруг показалась Гийому слабой и уязвимой. Она нежно перебирала драгоценные предметы из своего несессера, словно, осознавая свое поражение, пыталась набраться сил от знакомых безделушек. Тремэн задумчиво смотрел на нее какое-то время, потом пожал плечами и со вздохом сказал:
— Если Брент согласится, я не против! Я пришлю его к вам.
— Благодарю.
Вернувшись в библиотеку, Гийом пребывал в некотором недоумении. Да, битва была жаркой, но не настолько, как он опасался. Он ожидал от Лорны больше агрессии, возможно, даже одного из тех приступов ярости, которых все уже боялись, и был готов усмирить ее, пусть даже силой. Но он оставил Лорну спокойной, внешне смирившейся, и такое поведение сбивало Тремэна с толку. На мгновение он задумался о том, не скрывается ли за этим какая-то стратегия, но это показалось ему маловероятным. Почему бы ему не поверить в то, что мисс Тримейн, как и он сам, просто устала от безуспешной борьбы? Как приятно, наконец, сложить оружие!
Гийом не ошибся в своих предположениях: Джереми Брент действительно согласился сопровождать молодую женщину до Парижа. Для несчастного молодого человека, разрывающегося между безответной и безнадежной любовью и верностью человеку, который полностью доверял ему, последние часы были особенно тяжелыми. То, что Лорна простила ему его предательство и даже потребовала его присутствия на время путешествия, сняло у него с души огромную тяжесть. И он откровенно в этом признался:
— Благодарю вас за разрешение сопровождать мисс Лорну! Что бы она ни совершила, она слишком давно часть моей вселенной, и мне невыносима мысль о вечной разлуке с нею. А так расставание будет менее мучительным, я буду уверен в ее судьбе и со спокойной душой вернусь сюда, чтобы занять мое место подле мальчиков.
— Вы уверены, что вам хватит храбрости для этого? Позвольте мне сказать вам, мистер Брент: если вы решитесь остаться рядом с моей племянницей, скажем, до ее отъезда в Англию, я не буду на вас в обиде. Да и мальчики тоже. Впрочем, я, возможно, все-таки смирюсь с тем, что их нужно отправить в колледж Хотя бы Адама, потому что Артуру, как я думаю, учеба придется не по душе. В любом случае помните, что когда бы вы ни решили вернуться, здесь вас всегда будут ждать ваша комната и ваше место за столом. Я всегда найду для вас занятие, — с улыбкой добавил Гийом, протягивая ему руку.
Когда настал час прощания, только Гийом с сыновьями, Валантен и молодой лакей, недавно нанятый на работу, — эти двое несли легкий багаж — вышли проводить отъезжающих до тяжело груженной почтовой кареты. Потантен, госпожа Белек и Лизетта укрылись в кухне и решили там дожидаться отъезда, в вероятность которого уже никто не верил. Обе женщины молились, в тишине перебирая четки. Что касается Потантена, то он сидел у камина, задумчиво помешивал угли и прислушивался к шуму во дворе. Он боялся, что в любую минуту могут раздаться крики или еще что-нибудь, из-за чего нежеланную гостью придется снова оставить в доме.
— Пока она не уедет, я не поверю! — время от времени бормотал Потантен.
Но ничего непредвиденного не происходило. У крыльца Лорна, которая не осмелилась обнять Артура, взяла его за руку и внимательно посмотрела в его мрачные глаза.
— Ты меня больше не любишь, не так ли?
— Станьте опять такой, какой вы были, и я полюблю вас снова! С вашей стороны было ошибкой приезжать сюда, где для вас нет места. Но я искренне желаю вам счастья, потому что вы, наконец, это поняли.
— Посмотрим, что принесет нам будущее!
Гийом и Адам церемонно поклонились ей, и молодая женщина села в глубине кареты рядом с Китти, а Джереми Брент устроился впереди.
— Все сели? — крикнул кучер. — Тогда вперед!
Он отпустил тормоз, щелкнул кнутом. И карета, вздрогнув, тронулась с места под скрежет рессор и перезвон упряжи. Потантен, услышавший эти звуки, поспешил выйти из дома.
— Наконец-то! Она уезжает! Хвала Господу!
В ту секунду налетел сильный порыв ветра, от которого затрещали сухие ветки. Он как будто прогонял карету, словно сама природа стремилась изгнать из поместья ту, которая пришлась не ко двору. У ворот конюшни, скрестив руки на груди, стоял Дагэ в окружении своих работников. Они тоже наблюдали за отъездом. Никто из них не сделал ни шагу, чтобы помочь грузить багаж. Для этих простых и грубых людей заявление Лорны в жандармерию было самым страшным преступлением, которое может совершить человек. Они бы поняли выстрел в лицо или даже атаку с ножом в руке, но донос наводил на них ужас.