Вы знаете, как американцы пьют водку. Это – непристойность. Это – позор нации. Великий народ, подаривший миру Марка Твена и высадивший первого человека на луну, понятия не имеет, как надо пить водку. Они её разбавляют! Чем угодно – томатным соком, апельсиновым соком, тоником, даже холодным чаем. При одной мысли об этом экран компьютера темнеет у меня перед глазами, и горло перехватывает спазма от боли за мою великую новую родину.
Впрочем, в тот вечер я не думал об этом. Захваченный ожиданием надвигавшейся на меня значительности, я чувствовал себя американцем и готов был разделить их позорные навыки. Поэтому я спросил, чем мои гости хотят разбавлять водку. Услышав этот вопрос, мистер О’Миллэн потупился.
– Я думал, русские пьют водку прямо так, не разбавляя, – сказал он, и в голосе его прозвучала тоска и надежда.
– Пожалуйста. Конечно. Как хотите, – сказал я и посмотрел на мистера Цвайхмана. Всё-таки, он был начальник, из Вашингтона.
– Я вас предупреждал, что он ирландец, – сказал мистер Цвайхман и, неожиданно перейдя на русский язык, добавил с лёгким акцентом: – Меня можете не спрашивать. До войны я жил в Воронеже.
Я налил, и мы выпили за здоровье хозяйки дома, как галантно предложил мистер Цвайхман. Я налил снова, и мы выпили за наше благополучное прибытие в Америку, как предложил мистер О’Миллэн. Потом мы выпили за моё здоровье. Потом – за процветание Соединённых Штатов. Потом – за наши с женой успехи в работе и личной жизни. Потом – за успехи американских атлетов в предстоящих олимпиадах. Потом – почему-то за дружбу американского и пуэрториканкского народов.
После каждого тоста я ожидал, что мои гости, наконец, заговорят о важном государственном деле, по которому они приехали. Но они говорили обо всём на свете – о старых фильмах, о плохом климате в Вашингтоне, о болезнях позвоночника, о своих огородах и своих семьях. Оказалось, что у мистера О’Миллэна шесть детей, и мы выпили за здоровье каждого из них в отдельности. Потом оказалось, что двое из них замужем, и мы выпили за счастье их семей, каждой в отдельности. К тому времени, когда дело дошло до здоровья моего двоюродного брата, я уже слабо соображал, за что и с кем я пью. ŤАбсолютť кончился, и я достал из холодильника бутылку ŤВольфшмитаť. Конечно, подавать ŤВольфшмитť после ŤАбсолютаť позорно, но мои гости приняли это проявление бедности с благородным снисхождением. Около одиннадцати часов вечера мы пересели на диван. Мистер Цвайхман, которого я к тому времени уже запросто называл Бобом, сказал:
– Теперь поговорим о деле. Бизнес есть бизнес. Ты приехал из страны, с которой мы находимся в состоянии холодной войны. Наше правительство интересуют все секреты этой страны, какие ты знаешь.
– Ребята, – сказал я, с трудом ворочая английским языком, – можете на меня положиться. Я сделаю всё возможное, чтобы мы с вами одержали победу в холодной войне. Но никаких секретов я не знаю. Мне их не доверяли.
Это была сущая правда. Я был инженером-строителем, и все мои профессиональные знания ограничивались тем, как месить бетон и ругаться матом с рабочими, что вряд ли могло заинтересовать правительство Соединённых Штатов. Мой друг Боб Цвайхман огорчился.
– Слушай, вспомни что-нибудь, – сказал он. – Ты мне друг или портянка? Как я буду отчитываться перед начальством?
Я напряг память и, к своему удивлению, кое-что вспомнил. Я сказал:
– Боб, я знаю один советский секрет. Отметки.
– Не годится, – вздохнул Боб. – К сожалению, твои школьные отметки нашу разведку не интересуют.