Перевод Е.Невякина ("Художественная литература", 1979)
ПЫЛЬ САНДАЛИЙ
Богатый купец Нирендра Чакраварти проснулся среди ночи. Ему почудилось, будто некто, обладающий неизъяснимой силой, схватил его за плечо и гневно встряхнул: "Как ты смеешь спать в моем присутствии, несчастный… Время не ждет, а ты пребываешь в жалком неведении, не сознавая своего предназначения. Восстань от сна! Ищи меня на тропе познания…"
Ему казалось, что он еще слышит шорох шагов невидимого, в ушах у него звенело, стена дома, о которую он оперся плечом, дрожала. Вокруг царила мягкая тишина весенней ночи. Внизу дышал приглушенной музыкой город Симла, едва слышно звенел бубен, тихо плакала флейта, девичий смех напоминал журчанье ручейка, перепрыгивавшего лунной ночью через камешки, неохотно и вяло лаяли разбуженные собаки. Купец Нирендра коснулся рукой своей тучной груди — сердце трепыхалось, как колокольчик, который дернула нетерпеливая рука посетителя.
Рядом, свернувшись калачиком, спала его жена Савитри, словно ребенок уткнувшись подбородком в колени. Волосы ее, блестевшие в нежном сиянии луны, пахли жасмином. Когда она шевельнула рукой, даже во сне ища пробудившегося мужа, на запястьях зазвенели многочисленные золотые браслеты. Савитри была прекрасна. Она подарила ему двоих детей: сына и дочь.
Она любила его и потому стремилась служить ему, быть с ним рядом, дарила ему наслаждение, а иногда, когда он чувствовал себе неразумным и беспомощным, говорила ему о нем самом так, словно раздувала тлеющий жар в костре, пока не взмывали вверх яркие языки пламени, и тогда он чувствовал себя избранником богов, неповторимым, способным на великие дела.
Однако сейчас, проснувшись, он увидел самого себя, склады чая, дом, сундуки с серебром и долговыми расписками как бы с высоты птичьего полета. И все показалось ему жалким, ничтожным. Красота жены угаснет, он сам высохнет, словно корень имбиря. Как непоправимо быстро летят годы… Какое-то время он еще будет хлопотать, просматривать книги счетов, пока золотые и серебряные монеты не выпадут из застывших пальцев и не покатятся, насмешливо позванивая, по каменным плитам пола… Ему стало неизъяснимо жаль самого себя, ведь он мог бы стать совсем другим, более совершенным, отрешиться от суеты переменчивого мира. Как страстно он желал этой ночью быть свободным и мудрым, примириться с неотвратимым, уйти от мирских забот и круговорота рождений, смертей и новых воплощений… достичь совершенства.
Ему исполнилось двадцать пять лет. Он был здоровый, статный мужчина, у него была хорошая жена, послушные дети, богатства ему хватало, плантации приносили пахучие листья чая, он наслаждался их терпким ароматом, сухим дымным дыханием чаесушильни… Он пользовался уважением окружающих; более того, люди его любили, льнули к нему, точно им приятна была близость счастливчика, избранника богов, которого судьба наделила всем в изобилии.
И вот он ничего не лишился, но видит все, что у него есть, совершенно по-иному, чувствует себя обманутым, осмеянным, как будто кто-то бросил ему в лицо: "Ну и что тебе от этого? Отряхнешь все это, как пыль сандалий, и пойдешь, куда тебя позовут…"
И ему вдруг страстно захотелось не ждать зова, раз он сам осознал ничтожность всего, чего добивался прежде, захотелось познать самого себя, найти свой путь, отправиться на поиски истины.
Он незаметно выскользнул из дому. Листья манговых деревьев сверкали в лунном сиянии. Похожие на тучи горы закрывали горизонт. Высоко в горах, на тропе, он различил вереницу мерцающих огоньков; голосов и молитвенного пения он не мог услышать, однако знал, что это бредут пилигримы. Как хотелось ему быть с ними… Ему показалось, что луна — это всего лишь выход из грота, в котором он до сих пор блуждал, и только там, снаружи, в мертвенном блеске луны он увидит иной, неизменный мир, отыщет свое собственное место. Он вздрогнул, ибо совсем близко, в густом кустарнике, жалобно заплакал шакал.
Чакраварти вернулся домой и лег подле жены.
Прикосновение холодного тела разбудило Савитри, она широко открыла глаза, но не осмелилась спросить мужа, куда он выходил. Они лежали друг возле друга и были чужими. Она слышала его глубокие вздохи, произнесенные шепотом слова, предназначенные не для ее ушей. Она чувствовала: что-то изменилось в душе мужа, как будто он внезапно умер или, что еще хуже, перестал ее любить. Крупные слезы потекли из ее широко открытых глаз, она была в отчаянии оттого, что ничем не может помочь любимому человеку.
— Я ухожу, — сказал он спокойным голосом, — я слышал голос, которому должен подчиниться. Если я останусь здесь, я буду презирать себя, а тебя только возненавижу… Мы прожили с тобой самые счастливые годы. Ты родила мне детей. Ты — хорошая жена. И я хочу запомнить тебя такой, поэтому не пытайся меня удержать. Я иду навстречу своему предназначению. У меня нет от тебя секретов, ты знаешь мои дела, купцы тебя уважают, слуги послушны и преданы тебе. Ты можешь вести все дела, пока не подрастет сын.