Wojciech Żukrowski
NA TRONIE W BLABONIE
Baśń
Copyright by Wojciech Zukrowski, Warszawa, 1985
Небо угасало стремительно, и окрестности подернулись голубоватым дымком от тлеющих костров — на картофельных полях жгли ботву. Надвигались долгие теплые сумерки. Я прервал работу, крепко потер пальцами веки — глаза резало, будто кто песком запорошил. Потянулся, со злостью взглянул на пишущую машинку: это все из-за ощеренных клавиш — стучишь по ним, стучишь, а повесть едва плетется.
В широко распахнутое окно багрянцем и золотом сверкает старый сад, фрукты убраны. Остался лишь ранет — шершавые, тяжелые, словно окатыши, яблоки — не укусишь.
— Пора и эти снимать, — наставляла меня жена. — Полки в подполе я отскребла дочиста, обложила сеном. Ранет хоть и стойкий, да ночью могут ударить заморозки.
Какой-нибудь час назад жена подходила ко мне и, заглядывая через плечо, недоверчиво проверяла нумерацию страниц, а память у нее безотказная. Я чувствовал себя школьником, отлынивающим от уроков; понятно, ей все кажется, что я мало делаю, никак не возьмет в толк, почему часами просиживаю за машинкой, уставясь в едва начатый лист.
Признаться, я испытываю великое облегчение, когда под любым предлогом могу прервать работу, а потому с готовностью ринулся было из-за стола, чтобы бежать в сад, приволочь складную лестницу, оседлать ее и неторопливо вылавливать яблоки в порыжелой листве. До чего же приятно покрикивать сверху дочке, чтобы приняла полную корзинку, посылать жену отнести яблоки — сразу легчает на сердце! Право, и удачные мысли осенят наконец.
Мария видела меня насквозь, а потому положила мне на плечо руку и не позволила встать.
— Ладно уж, коли работается, не отрывайся, пиши.
Время терпит. Кася поможет, занятия только-только начались, уроков немного, успеет сделать и вечером. А ты поработай, не лодырничай… Хоть две странички еще!
Легко сказать: две! Одну бы осилить — и я тупо уставился в нетронутую белизну листа, вставленного в машинку. Каменщику впору такая работа: подгоняй буковку к буковке, слово к слову, дабы фраза оказалась той единственной, каковой только и может быть, чтоб читатель не усомнился: слова сами собой, мол, нашлись — выстроились, а другому порядку слов тут и не бывать. Вон оттуда, из придорожного кустарника, появились мои герои… В дымке обозначились легкие очертания королевства; когда-то давно я легкомысленно покинул его пределы в полной уверенности, что отыщу обратную дорогу, стоит лишь захотеть: закрою глаза, и над верхушками деревьев покажутся красные оборонительные стены Блабоны, стрельчатые башни замка и ратуши, а над ними тучами вьются ласточки, с щебетом готовятся к отлету… Да, оказалось не так-то просто сызнова попасть туда, а воспоминаниями только растравляешь душу.
Сколько раз обещал я себе назавтра отправиться в путь, даже обдумывал план похода. И вечно что-нибудь да помешает: то свалятся нежданные гости, то меня соблазнят встречей с читателями, а то и в домашних заботах погрязнешь на многие недели. И так уходили весны, лета, осени и зимы. Случалось, взбунтовавшись, я пускался отыскивать хотя бы тропинку в утраченное королевство Тютюрлистан, потихоньку уходил из дому и за старой оградой нашего сада, густо увитой диким виноградом, сдавалось, вот-вот обрету счастливый край, да не тут-то было: оказывается, свернул не туда и блуждаю в незнакомых местах, а разбитая полевая дорога выводит на мусорную свалку, к глиняным вымоинам, подернутым густой ряской. Я несолоно хлебавши возвращался домой и не слишком вразумительно толковал жене насчет того, куда меня носило и где так долго прошлялся в сумерках. Она не разделяла моего беспокойства за судьбу Тютюрлистана и Блаблации, а меня одолевали дурные предчувствия: неладно у вас, мои добрые друзья в масках зверей и птиц… Где ты, кот Мышебрат? Что с тобой, придворная дама, элегантная лисица Хитраска? В какую передрягу попал ты, храбрый петух Эпикур — маленький неустрашимый воин, весь в своего погибшего отца?
Не раз слышалось мне: зовут на помощь; помнят мою клятву верности и знают — сдержу слово, в нужную минуту явлюсь, спасу и водворю порядок.
Явственно видел я их в беспокойных снах — совсем рядом, а когда, пробудясь, зажигал лампу, они исчезали, словно тени, сливались с темнотой. А я прижимал руку к тревожно стучащему сердцу. Прислушивался. Часы тикали сонно, за окном стрекотали цикады.
И только наш песик Мумик, постукивая когтями по паркету, подбегал ко мне, укладывал свою лохматую голову ко мне на руки, посапывал, будто заверяя: я на страже, спи спокойно, никого здесь не было…