– Получилось, – не веря своим глазам, выдохнула девочка, глядя на свою правую руку…
Вернее, лапу – серую, шерстяную, с пальцами длиной с человеческие, но расположенными, как у волка, и с черными, словно лакированными, когтями. На безымянном пальце на когте трещина, да и шерсть на фаланге с проплешиной – это след от ссадины… Она посмотрела на вторую руку… да, в самом деле, руку… Она человек с волчьей лапой. Получилось. Вот это круто!
Дверь распахнулась, жалобно зазвенев закрашенным белой краской стеклом. На пороге стояла тетя Лариса (неужели что-то забыла и вернулась?). Черноволосая, красивая до невозможности и очень, очень сердитая.
– Что. Это. Такое? – ужасным голосом спросила она, держа лапу двумя пальцами на вытянутой руке, как дохлятину какую-то… Впрочем, это и была дохлятина.
От вида племянницы, безуспешно пытавшейся спрятать собственную волчью конечность за спину, она чуть в обморок не грохнулась.
– Ты что, совсем рехнулась?! Ты головой своей соображаешь, что ты творишь?! Что еще за превращалочки среди бела дня? А это?! Ты еще труп в дом притащи.
– Ларик, ну ты что, я… я же дома у себя…
– Рот не раскрывай, у себя дома она! Карина, ты добьешься, что я тебя снова на домашнее обучение переведу, и ты вообще из дома не выйдешь. Ты что, хочешь, чтобы тебя пристрелили, как зверюгу какую-нибудь? Еще раз увижу – привяжу опять. На сутки.
Вот уж это нечестно. При слове «привяжу» уголки рта у Карины сами собой поехали вниз и вбок, а в носу дико защипало. Это было больно, унизительно, совсем не обязательно да и бесполезно к тому же.
– Ну только не привязывай, я честно больше не буду превращаться, ну Ла-а-ар.
Ее самообладания хватало на то, чтобы удержаться от превращений, но не от слез, когда тетка в очередной раз смотрела на нее, как на гадость какую-то. Ее правая лапа моментально стала человеческой ручкой – тонкой, длиннопалой, сплошь покрытой веснушками.
– Ох, Карина, что же ты будешь делать, когда меня не станет… После того как отпразднуешь, конечно. Мы с тобой еще поговорим, где ты это взяла.
И тетушка вышла из комнаты, унося с собой трофей. «Когда меня не станет… отпразднуешь»… Ну зачем она так? Глотая слезы, Карина кинулась к окну – оно выходило не на участок, а на улицу. Лариса направилась к мусорным контейнерам, а затем дальше – к автобусной остановке.
Конечно, Карина тут же метнулась наружу, даже вместо нормальной куртки второпях схватила джинсовку…
И вот теперь замерзшая, в какой-то пакости перемазанная, злая и несчастная, Карина пыталась выбраться из мусорного контейнера. Да еще и плеер забыла дома, и в ушах не звучала музыка, которая помогала примириться с противной вонючей реальностью.
Куда Ларик умудрилась закинуть лапу? В этом контейнере ее явно нет. Значит, во втором или между ними попала. Карина кое-как оперлась о скользкий край бака, подпрыгнула, подтянулась и… чуть не повалилась обратно. Возле бака стоял незнакомый мальчишка ее лет или чуть постарше. У него была странная прическа – там коротко, тут длинно, там свисает, тут выбрито… Но все вместе это смотрелось очень стильно, да еще и белоснежная – то ли седая, то ли крашеная – прядь в черных волосах прямо на макушке. Мальчишка удивленно таращился на нее такими синими глазами, каких она в жизни не видела.
И при этом сама Карина выглядывала из вонючего мусорного бака.
– Блин… – только и смогла сказать она и, сорвавшись со скользкого края контейнера, опять повалилась внутрь.
Отлично! Весь вечер на арене веселый клоун Карина-помоечница… Может, если закрыть глаза и притвориться, что ее тут нет и не было, мальчишка куда-нибудь уйдет?
– Извини. – Синеглазый заглянул сверху в контейнер. Не сработало, не ушел! – Ну-ка, поберегись. – И с этими словами он опустил прямо рядом с девочкой увесистый пластиковый пакет. – Там ничего съедобного, – извиняющимся тоном торопливо продолжил он, – но, если хочешь, я сейчас сбегаю домой и что-нибудь принесу…
У Карины язык к небу прилип. Она почувствовала, что лицо заливает краска. В этот момент она готова была закопаться в вонючие отходы, в угол забиться, лишь бы никто ее не видел ни сейчас, ни желательно никогда в жизни. А мальчишка топтался возле контейнера, явно не зная, уйти ему или что-то предпринять.
– А ты… прямо тут живешь? – спросил он наконец.