Но больше было не с кем. Тогда нашли Кирилла. Сына дворничихи из соседнего дома. Бледного, забитого мальчика с веснушками. Он был моложе Евгения. Оба знали, что они обязаны подружиться, и смотрели друг на друга так, будто их насильно хотят обвенчать. Мать Кирилла брала белье в стирку. У них в комнате вокруг лампы были натянуты веревки. Густо, как телефонные провода. И из этой дружбы тоже ничего не вышло… Очутившись в Брезовице, Евгений перестал писать отцу, не отвечал на телеграммы матери. Хотел, чтобы его оставили в покое. Раз и навсегда. Чтобы не занимались им. Он сам решит, что делать, как жить, с кем дружить. С малых лет все следили за каждым его шагом, словно он был где-то внизу, а наверху собрались в круг все их родственники и, скрестив руки на груди, оценивают каждое его движение. Правильно ли он поднимает руку, правильно ли поворачивается; каждая фраза, каждое слово осуждаются. Он вечно ждал, что ему крикнут: «Стой! Не так!» Они горестно переглядываются. Да, сбываются их опасения. «Ничего путного не выйдет из этого ребенка».
В тот день, когда у него был экзамен в университете, отец не принимал пациентов. Он не мог даже представить себе, чтобы Евгений не оказался отличником. Он должен быть первым. Отец стоял у окна и ждал его возвращения с экзамена. Мать то и дело выходила на улицу, а тетка отправилась ему навстречу.
Он окончил университет. Отличника из него сделали. Именно сделали. И вот он приехал в Брезовицу и поднял шум из-за вывихнутого плеча. Этот экзамен не был предусмотрен программой.
Наверно, сейчас он был бы ассистентом. И мечтал бы уже о месте старшего ассистента. Из него и вправду мог выйти хороший врач. Как сделали его отличником, так же сделали бы хорошим врачом. Вопрос времени. После Девятого сентября отец был назначен главным врачом крупнейшей софийской клиники. Но не взял его к себе, предпочел, чтобы он работал в другой клинике. Вызвал заведующего отделением и просил быть построже с Евгением.
В то время у Евгения минуты свободной не было.
«Подите в библиотеку и просмотрите все последние методы исследования поджелудочной железы. Резюмируйте их, а потом изложите ваше мнение о методе, который вы считаете наиболее эффективным».
Он шел. Не успеет окончить одно — надо приниматься за другое. И так без конца. Его вызывали на каждую серьезную операцию. Без него не начинали. Разыскивали его по коридорам, звонили по телефону. Прибегали сестры и шепотом говорили, что надо поторопиться. При обсуждении каждого серьезного случая самые трудные вопросы задавали ему. Заставляли поломать голову.
Он должен стать хорошим врачом. В этом не было ни малейшего сомнения. Не может не стать. Сейчас ему следует думать о месте ассистента, а не просто радоваться тому, что он снова в Софии.
Евгений замедляет шаг и останавливается. Все еще не может поверить, что он снова в Софии. Все ему нравится, все кажется новым. Он останавливается у маленького сквера. В центре — фонтан, вокруг — белые скамейки. Совсем пустынные, только опавшие листья лежат на них. Он садится на скамейку, затягивает потуже пояс плаща, поднимает воротник. Теперь собственное дыхание согревает его, словно он с головой укрылся одеялом. Вокруг совсем тихо. Так тихо, как бывало в Брезовице. Особенно по воскресеньям, когда замирал монотонный скрип подвесной дороги. Тихо было и зимой, когда на шахте не работали. Оставались только служащие шахтоуправления да человек десять рабочих, которые следили за порядком на шахте. Остальных переводили на другие объекты. Шахтоуправлению было выгоднее платить этим десяти рабочим всю зиму, чем весной опять набирать новичков. Только привыкнут, как придется увольнять их на следующий мертвый сезон.
Два десятка домов в Брезовице пустовали. Малочисленные обитатели чувствовали себя как после кораблекрушения и спешили перебраться в главный корпус. Чуть выше, как раз напротив, находился медпункт. Вечерами в Брезовице светились только два окна: внизу в управлении и вверху среди деревьев — в комнате Евгения. Горела обычная электрическая лампочка, но оттого, что везде лежал непроглядный мрак, ее свет распространялся далеко вокруг. Длинные узкие полосы пробивались меж стволов сосен и доходили до самой поляны. К деревянному домику медпункта вела крутая тропинка, она извивалась среди сосен, поднималась на холм и обрывалась на поляне, заросшей травой. Ступеньки дома были массивные, вырубленные из целого камня. За ними следовала маленькая терраса, затем дверь, выкрашенная зеленой краской, на двери была прибита дощечка с надписью: «Медпункт». Эту надпись сделал Тони — так его называли даже на собраниях. Он работал техником на шахте. Высокий, черноволосый, красивый и всегда окруженный женщинами. В сущности Тони не питал к ним особой слабости, но, как и многие другие, он старался оправдать свою репутацию. Делал то, чего от него все ждали. В Брезовице был один шахтер, по имени Боре. Зимними вечерами, когда завывал ветер и снег проникал даже сквозь щели в оконных рамах, все собирались у кого-нибудь в комнате, готовили ужин или просто пекли картошку. Приходил Боре, и сразу все настораживались, готовые разразиться смехом. Что бы он ни сказал — смех! Возможно, Боре и не всегда хотелось рассказывать смешное… но все ждали… и он рассказывал. Так и с Тони. Все решили, что он должен ухаживать за женщинами, и он ухаживал.