При его появлении они обернулись. Один позвал его и подал стул, другой подвинулся, третий сказал:
— Вот, доктор, бери картошку… — и, тоже подвинувшись, продолжал прерванный разговор: — Я ему говорю, не надо брать хлеб.
— И я так думаю.
— Надо ему сказать.
— Осторожно, доктор, — засмеялся сидевший рядом шахтер, — картошка горячая.
Евгений посмотрел на свою руку и только теперь ощутил жар в ладони. Дело тут не в картошке, руке было горячо, но не больно. Ничто не может теперь причинить ему боль. Вокруг — горы счастья, и боль не доберется до него. Кончено… Пусть о нем говорят что хотят. Ему достаточно того, что есть.
— Садись, доктор… садись…
И они уступают ему место. С удовольствием, с радостью. Зовут. Он может сесть рядом и с одним и с другим — с кем захочет. И за это не надо расплачиваться, не надо угождать.
Шахтеры продолжают разговор, а он думает о перемене, происшедшей в нем. Раньше он, как побитая собака, останавливался на пороге, заглядывал в дверь, ожидая, что ему крикнут: «Пошел вон!»
— Незачем брать хлеб, — настаивал тот, что сидел у печки. — У Коце есть там наверху и мука и картошка. Это не оттого, что ему есть нечего.
— А отчего же тогда? — спрашивает другой. — Раньше он всегда давал о себе знать.
— Снег уж очень глубокий.
— А снег тут всегда такой.
Евгений не решался спросить, о чем речь. Не мог забыть Софию. Там если и спросит, то тут же убедится, как мало с ним считаются. С досадой прервут разговор, нехотя обернутся в его сторону и в двух словах небрежно объяснят суть дела. Из этого объяснения он понимал только одно: больше спрашивать не следует.
Он слушал и постепенно понял, что в горах живет Коце, охраняет водопровод. От него давно не было вестей, и Цветан собирался к нему идти, чтобы узнать в чем дело.
Почему он тоже захотел идти, Евгений и сам не знал. Наверно, чтобы доказать им еще раз, что они не напрасно подарили ему свою дружбу.
Всю жизнь он мечтал об этом. Дружба… любовь… В сущности это одно и то же. Потребность в людях, которые любят тебя, нуждаются в тебе, дорожат тобой.
Он старался подавить эту потребность. Но она опять появлялась. Повсюду. Самым неожиданным образом. Как-то он подумал, что, наверно, это очень приятно, когда тебе крепко пожимают руку и очень хотят встретиться с тобой. И тут же он ясно представил, как кто-то крепко пожимает ему руку и говорит: «Звони, звони… Всегда рад видеть тебя…» Лучше всего он представлял свою руку. Как ее крепко и сердечно пожимают. Да и как не помечтать об этом, если, здороваясь с ним, софийские знакомые отдергивали руку, словно от горячей тарелки. Он пошел с Цветаном в горы. Именно потому, что эти люди сердечно отнеслись к нему. А он так изголодался по людской теплоте. И сейчас, когда ему ее подарили, он вцепился в нее дрожащими руками. Удержать. Впитать в себя всю любовь, всю дружбу, в которых ему отказывали целую жизнь.
На следующий день они отправились в путь. Иногда сугробы были так глубоки, что они проваливались по пояс. А в других местах, особенно у стволов сосен, виднелись проталины.
Мягкая, влажная, еще теплая земля как будто дышала через эти оконца в снегу.
Цветан был в ватнике, с большим заплечным мешком. Шел впереди, прокладывая дорогу.
— Через час выйдем из лесу… — Он вытаскивал ногу из сугроба и, опираясь о выступ скалы, продолжал подниматься.
— Вы с Коце друзья?
— Нет, — ответил Цветан и, чтобы объяснить, почему он пошел, добавил: — Ведь он тоже рабочий человек.
Передохнули немного.
— Мы даже вроде как поссорились… — виновато сказал Цветан, глядя на Евгения добрыми глазами. На вид ему лет тридцать, а глаза у него как у ребенка. — Ничего, помиримся… а тем более сейчас. — И, поправив мешок, заключил: — Легко быть хорошим с тем, кто с тобой хорош, труднее, когда наоборот.
— Что ты ему несешь?
— Хлеб, три банки консервов.
— Вчера вечером говорили, что у него есть мука.
— А может, и нет. Кто его знает!
— Ты думаешь, он там с голоду умирает?
— Не знаю. Увидим.
Они опять шли лесом. Евгений видел только ноги Цветана. Ритмично, с одинаковой силой они, как поршни, опускались и поднимались в глубоком снегу.
Вначале идти было нетрудно. Поднялись на гребень горы. Евгений не особенно устал. Перекусили. Последние дни он почти ничего не ел. Проглотит что-нибудь на скорую руку, да и то лишь когда ему напомнят. Голода не чувствовал. Только потом хотелось спать. А в горах, на свежем воздухе, он понял, что зверски проголодался…