— Можно войти? — спросил Евгений.
— Входи.
Он увидел большую заржавленную печку, а у окна широкий стол и спину грузного, крупного мужчины.
Мужчина даже не повернул головы. Евгений подождал. Потом кашлянул и сказал:
— Я новый врач…
Маринов продолжал писать. Прошла минута, другая, третья. Евгений не знал, что делать. Переминался с ноги на ногу. Маринов не оборачивался.
Но вот он отложил карандаш и медленно повернул голову. Оказалось, что затылок у этого человека куда выразительнее лица. Наверно, у него было обыкновенное человеческое лицо, но под толстым слоем жира ничего нельзя было различить.
— Я никого не знаю на шахте, — сказал Евгений.
Маринов не шевельнулся.
— Я в первый раз здесь…
Маринов безмолвствовал.
— Я сюда только на месяц, — извиняющимся тоном продолжал Евгений. — Нас на столько посылают. Я и не думал, а мне вдруг сообщают, что я должен ехать в Брезовицу. Пришлось ехать… ничего не попишешь…
Маринов по-прежнему молчал.
— Может, мне зайти попозже, в первый день у меня еще нет никаких дел.
Евгений знает, что надо остановиться, но уже не может. Слова помогают сохранить равновесие. А замолчишь — и сразу упадешь.
— Я пришел попросить вас о комнате… найдите мне, пожалуйста, комнату… я вовсе не претендую на что-то особенное… самую обычную… но рядом с медпунктом, чтобы вечером больных не приходилось гонять взад и вперед… вы понимаете… они придут ко мне на дом, а я отошлю их в медпункт… поэтому прошу… чтобы комната… была рядом.
Евгений говорил и поглядывал на Маринова. Не похоже, чтобы тот в скором времени раскрыл рот.
— Товарищ Маринов… ведь вы дадите мне приличную комнату… должен же я устроиться… положить вещи… приступить к работе…
Маринов встал со стула.
— Хорошо, мальчик, так и быть, не оставлю тебя ночевать на улице.
3
Когда ему сказали «мальчик», он поспешно ушел в тот дом, где ночевал. Чувствовал, что его не только обидели, но и дали ему точное определение. Нечто легковесное. Перышко. Ничего не стоящее и не значащее.
Маринов был его подчиненным, и надо было потребовать у него комнату. А начнет увиливать — приказать.
Евгений попробовал разобраться в себе. До сих пор он никогда не требовал, не распоряжался. Дома… там он не имел на это права. В клинике, правда, отдавал кое-какие распоряжения. Например: «Сестра, дайте люминал». Сестра шла за ним по пятам и записывала все, что он ей говорил. Едва он поступил в клинику, сестра стала ходить за ним следом. Так было заведено. Давал он распоряжения и обслуживающему персоналу — сменить постельное белье, застелить кровать. Но все это были не настоящие распоряжения. Вокруг распоряжались другие, а он только повторял за ними. Сам он никогда не проявлял инициативы. Другие пользовались авторитетом, а рядом с ними — и он. Тень их авторитета падала и на него. В Брезовицу прислали лекарства, оборудовали медпункт, но до Евгения здесь не видали врача. Здесь не было сестры с тетрадкой в руках, которая привыкла следовать за белым халатом независимо от того, на ком он надет. У здешнего завхоза не было такой привычки. Белый халат тут не имел силы. Тут должен был проявить себя сам человек.
Ему захотелось понять, что он собой представляет. Стоит ли он чего-нибудь или всегда был только чужой тенью. Чтобы понять это, надо начать с Маринова. Сейчас он пойдет к нему и потребует немедленно распорядиться насчет комнаты.
Он быстро зашагал к конторе, но увидел идущего ему навстречу человека в спецовке, с шахтерской лампой в руках. Шахтер шел с большим трудом.
— Что с вами? — спросил Евгений.
— Худо мне.
— Как вас зовут?
— Симо.
— Симо, когда вам стало плохо?
— Еще вчера вечером.
— Почему не пришли ко мне?
Наступает молчание. Не верит ему этот человек, что ли?
Оказалось — бронхопневмония. Ничего страшного. Надо только сохранять спокойствие, чтобы не повторилась история с вывихнутым плечом. Он хорошо помнил статистику. До открытия пенициллина смертность — тридцать процентов, после — меньше одного. Пенициллина хватало с избытком.
Он обернулся и посмотрел на шкаф. Ампул сколько угодно. Его охватило странное чувство. Как будто за его спиной стоит целая армия — танки, пушки. Одно движение руки — и все это двинется в наступление.
Он продолжил осмотр больного. Приложил стетоскоп к груди. И только хотел его отнять, как услышал шум Раз… другой… Он вздрогнул. Долгий, скребущий шум.