Мне, как военному министру, было предложено сделать на Демократическом совещании доклад, и я еще раз изложил свою программу: изгнать корниловцев из армии, выдвинуть демократическое офицерство, отпустить несколько миллионов солдат домой.
Все это произвело впечатление, тем более, что из этой программы кое-что правительство уже осуществило. [363]
Большинство — всего несколько десятков голосов — стало на точку зрения коалиции. Гоц и Церетели могли вступить в переговоры с буржуазией.
22 сентября (по старому стилю) в Зимнем дворце было созвано совещание, которое должно было организовать штаб и выработать план борьбы с пролетарской революцией.
Правительство собралось, как всегда, в так называемом Малахитовом зале. Это был сравнительно небольшой, украшенный колоннами из малахита зал в той стороне дворца, которая выходит на Неву. В зале буквой «П» стоял стол. В верхней его части сидел Керенский, по обе стороны — лица, приглашенные им на совещание.
Здесь были все имевшиеся налицо члены Временного правительства: Терещенко, Никитин, Прокопович, морской министр, руководящие работники ЦИК — Гоц, Чхеидзе, Церетели, Дан, Руднев и Хинчук, которые должны были изображать рабочий класс.
Крепкое крестьянство, организованное вокруг крестьянского Совета, было представлено Авксентьевым. Кооперация могла существенно помочь делу снабжения страны продовольствием, и её признанный глава Беркенгейм также был приглашен на совещание.
Москва прислала лидеров своих общественных организаций: Малянтовича, Кишкина и Бурышкина. Либеральные промышленные круги были представлены Коноваловым. Не была забыта и партия кадетов: её наименее одиозные в то время лидеры — Набоков, Шингарев и Аджемов — были налицо.
На совещании были представлены все, кто боролся за капиталистический строй.
Среди участников этого собрания политических деятелей буржуазной России только два человека не понимали той комедии, которая разыгрывается. Это были... военный и морской министры. Оба мы никогда не были причастны к политической жизни, и нам была непонятна вся гнусность разыгравшегося действия, которое мы прикрывали своим присутствием.
Решался важнейший вопрос: как бороться с народными массами, требовавшими «мира, хлеба и свободы».
После корниловского выступления массы стали быстро леветь. В Петрограде и Москве большевики [364] овладели Советами. В армии этого не произошло только потому, что старое большинство Советов не допускало перевыборов. В провинции картина была пестрая. Местами большевики уже победили. В Севастополе же эсер Бунаков, комиссар флота, сохранял еще власть; большевики — Гавен и Островская — не могли получить решающего влияния; но и там большевистская организация окрепла и с каждым днем приобретала все большее и большее число сторонников. Рабочие стали захватывать предприятия.
Буржуазия наметила два плана борьбы с народными массами. Один из этих планов громко обсуждался на заседаниях Временного правительства и не имел значения; второй план, составленный келейно Керенским, Терещенко и Коноваловым, был настоящим стратегическим планом борьбы; он проводился без громких слов, но со всей решительностью людей, прижатых к стене смертельной опасностью.
Перед массами разыгрывалась комедия формирования нового правительства на заседании в Малахитовом зале Зимнего дворца.
Собрание открыл Керенский. Он тягуче и скучно говорил что-то о том, что обстановка очень сложна — и внешняя и внутренняя (кто этого не знал), что нужно объединить все силы страны до созыва Учредительного собрания, которое дальше оттягивать уже недопустимо.
— Основой нашей политической линии, — продолжал Керенский, — должно быть охранение единства, источника власти, исходящей из революции 27 февраля. Власть должна быть национальной и суверенной. Руководствоваться следует программой, выработанной правительством в своей среде, комбинируя интересы всех слоев населения, стремящихся к поддержке республиканской власти.
До созыва Учредительного собрания Керенский предлагал созвать Предпарламент, но правительство не должно быть ответственно перед ним, сохраняя за ним лишь совещательный голос.
— Мы убеждены в необходимости коалиции, и дело не в лицах, а в соотношении сил... — снова заладил он на добрые полчаса.