Евгений Александрович отодвинул доклад, который писал, и прислушался. Он стал поторапливать звуки, и в его голове они побежали живей.
И он вдруг вспомнил… И ему захотелось подойти к дочери и сказать:
— Мой друг! Человек, сочинивший эту прекрасную мелодию, был плохой человек. Он обожал чины, он пресмыкался перед старшими по званию. Он совершал поступки, которые шли вразрез с его убеждениями. Он был в разладе с собственной совестью.
Евгений Александрович уже готов был встать и потянулся застегнуть верхние пуговицы на рубашке. Он застегнул пуговицы, но властная неведомая сила держала его на месте.
Наверное, вечность сидел Евгений Александрович, уставясь в одну точку. И ему становилось ясно как божий день, что ни сейчас, ни завтра он уже не сможет работать, как вчера. И это ему совсем ни к чему. Человек — не ветка, и если пригнуло случайным снегом, он должен скорей распрямиться…
ПРИВЕДУ ТЕБЕ МУЖА
Прораба Василия Васильевича Ситникова найти было нелегко: словно ходячее облако, кочевал он по ремонтно-строительным точкам города. А их много, их сорок, не меньше. Путь свой он каждый раз прокладывал таким образом, чтобы особенно не отрываться от дома, прилегающего к конторе, ибо там находился единственный на два дома телефон. Если кому-то требовался прораб Ситников, то спрашивали Васю. Вася — и все! И никаких причиндалов. Служащие молодежной организации бегали по коридорам и кричали на все лады:
— Ва-ся! Ва-ся!
И часто бывало, что Вася появлялся едва ли не из-под земли, прямо-таки угадывал звонки. Он брал трубку и солидно говорил:
— Вас слушают.
Если Васю звали к телефону, значит, о чем-то договориться, что-то попросить, поэтому он уже заранее доставал сложенную пополам школьную тетрадь и снимал наконечник с карандаша.
Когда увидишь Васю, то с облаком, даже ходячим, его никак не сравнишь. Это был крупный мужчина с большой, гордо посаженной головой. Зеленые глаза придавали лицу мягкость и некоторую плутоватость. На тыльной стороне его ладони могла уместиться татуировка из фразы любой длины.
Он ходил по объектам, вполглаза смотрел, как продвигается работа, вполуха выслушивал объяснения по поводу вчерашних недоделок. А чего особенно напрягаться? За двадцать лет он и насмотрелся, и наслушался, и все он уже знает с первого дня.
Каждую площадку Вася рассматривал как маховичок: уж если запустили его, пусть себе крутится, пока не остановится сам.
В какой-то день, когда Вася вышагивал по одному из сорока своих объектов, в город возвратилась на постоянное жительство высокая тонкая дама с мальчиком двенадцати лет, кучерявым и черноглазым. До этого, закрыв здешнюю квартиру на два замка, они проживали в Москве, и проживали так долго, что уже думали — останутся там навсегда. Татьяна Викторовна училась в аспирантуре, постигала русский язык, тонкости в использовании знаков препинания. Здесь она достигла больших высот.
Виталик ходил в школу, а по субботам и воскресеньям они с мамой обязательно посещали: то театр, то филармонию, то какую-нибудь выставку. Часто гуляли просто так, — в Москве, как известно, и афиши образовывают.
Но всему приходит конец. Как ни старались многочисленные друзья Татьяны Викторовны, с пропиской ничего не получилось. Некоторые варианты, правда, были, но Татьяна Викторовна на них не согласилась, потому что считала их авантюрными.
В родной город вернулись они с опущенной головой. Если быть точным: голову опустила Татьяна Викторовна, Виталик, наоборот, испытывал душевный подъем, как бы предчувствуя, что здесь он совершит более достойные и значительные дела.
Виталик сам отомкнул замки, и они крякнули под его рукой. И уже через час, отдохнув и попив кофе с поджаренными ломтиками хлеба, он, нахмурившись, ходил по комнатам, переставляя мелкие вещи, трогал выключатели — крепко ли сидят, и по лицу его, по тому, как запускал он пальцы в свои кучерявые волосы, можно было догадаться — что-то Виталика в этой квартире основательно не устраивало.
А когда отдохнула и Татьяна Викторовна, когда она, не вставая с тахты, взяла какой-то журнальчик и углубилась в текст, Виталик сел рядом и сказал:
— Маман, — как настоящий француз, с прононсом — все-таки умеют в Москве преподавать языки. — Маман, я все обдумал и могу доложить: наша квартира нуждается в другой планировке. Вот эту дверь надо сюда, а здесь проложить новую стенку. Тогда у нас будет две изолированных комнаты. Одна — моя, другая — твоя.
Татьяна Викторовна пригладила сыновние вихры:
— Ну, что ты так сразу…