— Она еще может пригодиться, — сказал Вася. — Если на складе нет, приспособим эту. Покрасим и стекло заменим на узорчатое.
Товарищ использовал любую паузу и вытирал обильный нездоровый пот.
А после мастера убрали за собой мусор, вынесли его в мешках, которые Татьяна Викторовна нашла на антресолях. С последней обратной ходкой они принесли с собой бутылку, завернутую в пустой мешок.
— Дай, хозяюшка, кусочек хлебца, — попросил Вася. — Мы немного посидим на кухне, обсудим дальнейшие дела.
Она приготовила стол.
— Прошу, к нашему, так сказать, шалашу, — пригласил Вася.
— Что вы, спасибо, — содрогнулась Татьяна Викторовна. Эту большую бутылку как будто коптили над свечой, на ней были видны прилипшие ворсинки от мешка.
Татьяна Викторовна вышла, и едва она успела закрыть дверь, как послышался голос товарища:
— За ваше здоровье. Ну, будем, — и сдавленный, задушенный на корню вопль облегчения.
— Гаражи стали дороже, — сказал Вася.
— Мечтаю еще! Сразу! За ваше здоровье!
— Куда гонишь? Если опять заболеешь, учти, я буду думать, что ты не умеешь работать, и нам придется расстаться. Так вот, гаражи стали дороже. И хорошее место под гараж… Н-нда, не дешево… Кажется, цены и винтить больше некуда, а как посмотришь, все винтятся.
— Слушай, Вася, а мы ей полы будем перебирать?
— Мы ей предложим паркет.
— Дорого, Вася, она не потянет.
— Надо убедить, живем-то один раз. А паркет — он на всю жизнь. Кстати, интересная мысль: а вот гараж — не на всю жизнь. Стоит он, допустим, и думаешь — сто лет простоит, и вдруг — бах — застраивают площадку. С архитектором не поспоришь, а он — первый вредитель. У одного мужика, я знаю, три гаража. Сам он живет в частном секторе, ждет, когда снесут, а вот где получит квартиру — не знает. Держит на всякий случай.
— Вот ешкин корень, — возмутился товарищ. — В органы на него. Тоже мне, король египетский.
— А я его понимаю, — сказал Вася солидно.
Когда строители ушли, Татьяна Викторовна в сильном волнении прошлась по квартире. Она чувствовала — еще чуть-чуть, и расплачется. И никак не могла понять женщина причину своего беспокойства.
Угловая комната хорошо освещалась тремя окнами. Жидкие штапельные шторы были бессильны перед мощью яркого летнего дня. На полу, наспех протертом, чередовались темные и светлые, известковые, полукружья, будто застывшие волны от брошенного в воду камня.
Так чего же? Так чего же… Прошлой ночью Татьяна Викторовна плохо спала. Она лежала с закрытыми глазами, вздрагивала от трамвайного грохота и вспоминала, перебирала пережитое. В том числе вспомнился и отец Виталика, ее бывший муж. Этот слабый человек, целиком зависящий от чужой воли, тем не менее проявил неожиданную решительность: или семья, или аспирантура. А когда касались этого вопроса, Татьяна Викторовна становилась чересчур резкой. А потом, она рассчитывала, что навсегда подавила самостоятельность супруга, что он уже и мыслит, как она; ее серьезно раздражала подобная несамостоятельность. И вот на тебе: грабли выстрелили. И тогда срочно было многое пересмотрено и найдено успокаивающее решение: все, что ни делается, все к лучшему. Сына она поднимет и одна, и это гораздо удобней и приятней, потому что не нужно тащить на себе никому не нужный балласт. Но подрастал Виталик, и она все чаще задумывалась — а не погорячились ли-они тогда?
Сейчас Виталик с упоением, так что судорогой сводило губы, рисует эскизы к интерьеру будущей квартиры. Трудился он фломастерами, и в цвете у него все должно получиться красиво, — Виталик любит яркие красочные пятна. Остались бы в Москве, водила бы его в художественную студию. А здесь — она не знает, — может, и художников талантливых нету?.. За московские годы Татьяна Викторовна так повзрослела, что ей теперь кажется, будто бы и не было у нее прежней жизни, смутны и расплывчаты представления о родном городе. Словно смотрела она тогда на улицу сквозь запотевшее стекло.
А в доме, как после Мамаева побоища, — растерзанный кусок стены! Там, где стояла дверь, — подобие пустой глазницы, с неровными оббитыми краями. У Татьяны Викторовны было такое ощущение, будто бы разруха сопутствует ей всегда и не видно конца разрухе. И вдруг до Татьяны Викторовны дошло: этот ремонт, эта перестройка подводит под прежней жизнью жирную линию, перечеркивает мечты и надежды. Чуда больше не будет! Все!..
— Маман, тебе нравится? — подошел Виталик с эскизами.