Но потом все эти мечты — о железных объятиях, горячих поцелуях и широких плечах несущего тебя на руках мужчины — померкли после первого полового акта… без новокаина.
Она тяжело вздохнула, испытывая странную слабость. И, словно почувствовав ее состояние, собака заскулила. Мередит опустила взгляд и встретилась с печальнейшими карими, явно просящими извинения глазами. Безумие! Собаки не могут, не умеют раскаиваться!
— Мистер Мастерс, пожалуйста, поймите меня правильно. Нынешняя ситуация не может продолжаться. Вашей собаке нельзя находиться рядом с моей дочерью. Вдруг она поранит девочку и понадобится медицинская помощь? Не хочу показаться грубой, но если это еще раз повторится, я буду вынуждена подать жалобу.
— Понимаю. — Мастерс потрепал ротвейлера за ухо. — Голиаф всегда защищал детей. Но обычно на это имелась какая-то причина.
Мередит, нервничая, прикусила щеку. В прошлый раз он точно так же извинялся за собаку.
— Защищал? Сэмми не требуется никакой защиты. Я ее мать и справлюсь со всем сама.
— Я потрясен не меньше вашего. — Держа Голиафа за ошейник, Мастерс выпрямился во весь свой громадный рост.
— Но пытаетесь оправдать поведение вашего пса. Это все равно что оправдывать льва, который сожрал своего укротителя, потому как выдался тяжелый день.
— Но не забывайте, что и вы не без греха — это ваша дочь впустила собаку в дом. Поймите, Голиаф — не людоед. Девочка жива-здоровехонька, и на ней ни единого укуса. — Его объяснения повисли в воздухе, как искрящиеся высоковольтные провода. — По крайней мере выслушайте меня.
— Я вас слушаю. — Мередит удалось это выговорить с холодным спокойствием.
— В голове собаки происходит что-то странное.
Если бы все не было так ужасно, она, Мередит, пожалуй бы, рассмеялась.
— Тогда отведите ее к психиатру. А я в собачьем психоанализе не сведуща.
Она прищурила глаза. Нет, только один глаз. Но и этого оказалось достаточно. С разъяренным мужчиной шести с лишним футов находиться рядом не совсем приятно.
— Извините, вырвалось. — Она разжала кулак, в котором комкала халат, и сделала неопределенный жест рукой. — Но это мой дом. Я просыпаюсь и вижу в постели своей дочери вашу собаку. И эта собака чуть на меня не набросилась. Согласитесь, трудно сохранить хладнокровие.
— Я вас об этом не прошу. Просто выслушайте и постарайтесь быть рассудительной.
Мередит ухватилась пальцем ноги за край оторванного линолеума и сквозь зубы процедила:
— Рассудительной?
Мастерс потер переносицу и провел ладонью по лицу.
— Согласен. Моя очередь. На сей раз вырвалось у меня. Может, начнем сначала? Обещаю не ершиться, если вы тоже не будете.
Это звучало по-честному, что само по себе не соответствовало се опыту общения с мужчинами.
— Хорошо. Я не хочу ссоры.
— В этом мы с вами едины. Голиаф — не обыкновенная собака, а награжденный орденами герой. Любое полицейское управление страны отвалит тысячу баксов за одного его щенка. Вот какая у него слава. А теперь из-за недоразумения пес может умереть.
— Умереть? — эхом отозвалась Мередит.
— Черт побери, а как вы думаете, что произойдет, если вы подадите жалобу? Он — вымуштрованный полицейский пес. Такие собаки опасны, если их озлобить.
— Именно это я и утверждаю, — сухо заметила Мередит.
— Голиаф не тронет ребенка, — грустно вздохнул шериф.
— Согласна, что вы в это верите. И все же…
— Я это знаю. Не могу сосчитать, сколько раз нас вызывали на семейные скандалы. Когда мы приближались к дому, пес пулей влетал внутрь. А потом я обнаруживал, что он охраняет детей. В таких ситуациях Голиаф всегда казался ненормальным, как в тот вечер у вас. Иногда не подпускал даже меня, пока я его не отзывал. Он любит детей. И когда ведет себя подобным образом, значит, считает, что кто-то или что-то им угрожает.
Мередит молчала. Только во все глаза смотрела на шерифа.
— Послушайте. — Мастерс запустил пятерню в шевелюру. — Поведение пса необычно. Я это признаю. Но прошу: дайте мне возможность понять, почему так происходит. Он второй раз прибегает сюда и охраняет вашего ребенка. Должна быть какая-то причина, хотя ни вам, ни мне она не известна.
Женщина перевела взгляд на Голиафа и снова почувствовала, как ее пронзил извиняющийся взгляд животного. Ну что за пес? Она вспомнила вечер, когда впервые познакомилась с Мастерсом и как горячо тот выгораживал собаку. Тогда Мередит подумала, что раскусила соседа, как спелый орех. Но теперь ее уверенность улетучивалась. Да, собаки действительно обладают шестым чувством. Ведь каждый раз, когда Голиаф приходил в бешенство, Сэмми явно что-то беспокоило.
Сегодня ее мучил кошмар. Открыв дверь в спальню, Мередит сразу заметила, в каком состоянии девочка. Конечно, она не могла сказать точно, что снилось Сэмми, но догадывалась. Неужели Голиаф почувствовал ее страх и не подпускал мать, так как подумал, что именно она и есть причина опасности? Невероятно! Но Хит Мастерс подразумевал именно это, хотя ничего не знал о прежней жизни ее дочери.
У Мередит закружилась голова. Она сжала кулаки и так сильно стиснула халат, что побелели костяшки пальцев. Нельзя признавать, что у собаки имелась причина защищать девочку. От того, насколько удастся сохранить прошлое в тайне, зависит их будущее.
— Рискую показаться бесчувственной, но заявляю, что мне все равно, по каким причинам ваша собака вела себя подобным образом, — начала она как можно мягче. — И объяснение ее поведения оставляю на вашей совести.
Хит кивнул:
— Не могу вас за это судить.
— Однако мне ненавистна мысль, что пса могут усыпить. Это позор. Я только хочу, чтобы он больше здесь не появлялся. И в этом я готова всячески с вами сотрудничать.
Мередит нарочно не смотрела на Голиафа, который грустным взглядом как будто старался растопить ее сердце. Безумие какое-то! Ведь еще пять минут назад она до смерти боялась этого огромного черного пса.
В комнате повисло напряженное молчание, которое нарушало только тиканье кухонных часов. Наконец Мастерс заговорил:
— Утром я сделаю заказ, чтобы мне построили псарню. А до того времени буду всеми силами удерживать Голиафа в доме. Вас это устроит?
Мередит чуть было не сказала, что все его усилия до сих пор не дали никакого результата, но почувствовала, что парик сидит неровно, и вспомнила, что не успела притемнить ресницы тушью, а ее подбитый подкладкой бюстгальтер так и остался в ванной. Чем быстрее она избавится от шерифа, тем будет безопаснее.
— Это все, о чем я могу просить.
— Но если Голиаф все-таки убежит, позвоните сначала мне, а не в службу надзора за животными.
— Я, конечно, постараюсь, но не могу ничего обещать. Что, если вас не окажется дома?
— Уходя, я буду накрепко его запирать. — Хит улыбнулся и протянул ей руку. — По рукам?
Мередит со страхом покосилась на ротвейлера, и шериф ухмыльнулся:
— Голиаф охраняет детей, а не меня.
Мередит решилась и осторожно подала руку, которая тут же утонула в необъятной ладони Мастерса, теплой и слегка шершавой. Шериф провел по ее запястью указательным пальцем, и в его серо-голубых глазах появились веселые искорки.
Но Мередит испытала радость, когда рукопожатие наконец завершилось. Она незаметно вытерла ладонь о халат и повела гостя к выходу, с облегчением заметив, что шериф по-прежнему держал ротвейлера за ошейник. На собаку Мередит так и не смотрела — взгляд Голиафа проникал в самое сердце.
Распахнув дверь, она попрощалась с Хитом:
— Ну что ж… спокойной ночи, шериф Мастерс.
— Хит. Мы соседи, Мередит. И надеюсь, станем добрыми друзьями.
— Кстати, вы мне напомнили: я ведь не назвала вам своего имени.
Он смущенно улыбнулся и пожал плечами.
— Ах да… Понимаете, в тот первый вечер я хотел вам позвонить, еще раз извиниться. И сделал запрос по номерному знаку вашей машины.
Мередит почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног. Оказывается, все так просто: захотел узнать имя — сделал запрос и получил ответ.