— Конечно, хочет, — заговорщически подмигнула регистратор. — Мы, девчонки, должны держаться вместе.
Но стоило Триш пошевелиться, как Сэмми снова разразилась плачем, да таким громким, что Хит съежился от страха. Регистратор отпрянула.
— Мне кажется, я ей не понравилась. Лучше я постою в зале и подежурю у двери.
Это предложение не вызвало у Хита восторга, но в конце концов проблема была его. И он не мог винить Триш за то, что та не захотела взваливать ее на себя.
Несколько секунд Хит смотрел на дверь, мечтая броситься следом за Триш. Не тут-то было! Он повернулся к Сэмми, но та взглянула так, будто перед ней выскочило болотное пугало из фильма-ужастика.
Хит снова опустился на корточки и перехватил взгляд малышки. А когда девочка на секунду перестала кричать, чтобы набрать в легкие воздуха, быстро спросил:
— Сэмми, хочешь увидеть маму?
Покрасневшие щеки раздулись, и она выдохнула вместе с воздухом:
— Да-а!
— Хорошо. Но прежде чем мы вернемся в зал ожидания, ты должна перестать плакать. — Хит понизил голос и перешел на театральный шепот: — Мы должны вести себя очень тихо, потому что больные хотят спать.
Девочка перевела заплаканные глаза на закрытую дверь. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Сэмми хочет убежать.
Очень осторожно Хит выпрямился и протянул ей руку.
— Пойдем, малышка. Мама скоро выйдет. Вернемся в зал и подождем ее там.
Сэмми не мигая смотрела на его широкую ладонь. Шериф сделал шаг вперед. При его приближении девочка сгорбилась, вобрала голову в плечи и выставила вперед кулачки. Хит замер, словно натолкнулся на цементную стену. Неужели бедняжка боялась, что он ее ударит? Послышался странный звук — вокруг тапочек Сэмми расплывалось мокрое пятно. И Хит понял, что от страха она снова написала в штанишки.
— Ох, Сэмми! — Он упал перед девочкой на колени.
Что, черт побери, случилось с этой малышкой? Видимо, ситуация ей казалась невыносимой: мать куда-то увели, а ее оставили в незнакомом месте, да еще эта орудующая сумкой амазонка. Но почему ребенок так реагировал? Что-то было явно не в порядке.
— Хочу мамочку! — заплакала Сэмми. — Я хочу мою маму!
В этом Хит был с ней полностью солидарен.
— Сэмми, малышка…
Реветь громче было невозможно. Хит сомневался, что она его слышала. А понимать… На это он никак не надеялся. Повинуясь интуиции, он схватил ее на руки.
— Ну, ну, Сэмми, никто тебя не обидит. Обещаю, никто.
Девочка вырывалась, но он крепче прижал ее к себе. Какая же она все-таки маленькая: под пальцами ощущались узкие ступеньки ребер, под ладонью — крохотные пуговки позвоночника. Как же такую можно ударить? Но Хит уже понял: кто-то это делал. И буквально вскипел от злости.
Он попытался успокоиться. Позже стоит об этом поразмыслить и прикинуть, как надрать негодяю задницу.
Хит на ходу покачивал ее и поглаживал по спине, но Сэмми вздрагивала от его прикосновений и оглашала больницу пронзительным плачем.
— Ш-ш-ш, — шептал он. — Все в порядке. Ш-ш-ш. Тебя никто не обидит.
Хит понимал, что повторяется, но есть вещи, которые можно твердить по многу раз. Он дошел до стены, повернулся, пошел назад. Снова и снова одни и те же движения, одни и те же слова, одинаковым тоном. Ему ни разу не приходилось укачивать ребенка, но интуитивно он догадывался, что монотонно чередующиеся слова и действия должны успокоить девочку.
И когда рев начал стихать и превратился в бормотание, Хит знал: она уже боится его меньше.
Влага от ее штанишек начала просачиваться сквозь рубашку и холодить кожу. Хит оглянулся по сторонам и понял, что стоит рядом с кондиционером. Неудивительно, что девочка так дрожала. Он прижал ее покрепче, желая поделиться своим теплом, и снова и снова шептал:
— Не бойся. Никто тебя больше не обидит. Я не позволю. Никто тебя больше не ударит.
Хит говорил, а где-то в глубине сознания зазвенели предостерегающие колокольчики. Почему он это говорит? Ребенок не его. Зачем дает обещания, которые не сможет выполнить?
Но слова сами собой слетали с языка. Бог свидетель, он говорил то, что думал. Голыми руками задушил бы того подонка, который так запугал малышку!
А сделал это, конечно, мужчина. Хит готов был биться об заклад на последний доллар. Мередит такая настороженная и недоверчивая. Голиаф убегает, чтобы охранять Сэмми, и, когда та испугана, ведет себя странно. Девочка с подозрением смотрит на него из окна. Внезапно все фрагменты стали складываться в невеселую картину.
В уравнении должен присутствовать некий злобный тип. Возможно, отец Сэмми. Тогда становилось ясно, почему Мередит предпочитала жить так далеко от города и никогда не принимала гостей. Скорее всего сбежала и прячется от жестокого мужа. Учитывая ее затворнический образ жизни, существовала и другая вероятность: она разведена, но, спасая ребенка, обманом увезла от бывшего мужа. Как шериф Хит прекрасно знал, что суды не всегда справедливы. Иногда отдают ребенка под опеку человеку, которого близко нельзя подпускать к детям. В этом случае другой родитель способен на отчаянные поступки.
Хит не представлял, сколько прошло времени. Он шел вперед, поворачивал назад, нашептывал ласковые слова и поглаживал Сэмми. Важно было одно — девочка перестала кричать и только время от времени всхлипывала.
— Ну как, тебе лучше? — хрипло спросил Хит.
Сэмми прильнула к нему и обвила его шею рукой; маленькие тонкие пальчики ткнулись ему в затылок. Подумаешь, невидаль — детское объятие! Но для Хита оно значило очень много. Доверие. Доверие — всегда дар, но со стороны такого ребенка оно было просто бесценным. Шериф остановился и прижался щекой к ее кудряшкам. Никогда с тех пор, как стал взрослым, Хит не был так близок к тому, чтобы расплакаться.
Когда он выходил в зал, у дверей вместе с Триш поджидали три женщины. Хит должен был бы испытать смущение, но почему-то в этот миг условности его не волновали. Он занял прежнее место, так и держа Сэмми у себя на груди. Ребенок прижался к нему, как детеныш опоссума, — худенькие ручонки обняли за шею, лицо под подбородком, ножки уперлись ему в ребра.
Хит продолжал гладить Сэмми по спине. Он не говорил, и девочка тоже молчала. Некоторые вещи невозможно выразить словами. Сэмми не двигалась, и это свидетельствовало о том, что она чувствовала себя в безопасности. Поняв это, Хит снова ощутил в горле ком.
Постепенно ее дыхание замедлилось. Хит услышал даже легкое посапывание — Сэмми заснула. Он улыбнулся и прижался подбородком к ее шелковистым волосам.
Может быть, отцовство — и не такая плохая вещь.
Через тридцать минут из приемного покоя с забинтованной и прижатой к поясу рукой появилась Мередит. Капли крови потемнели на ее измятой белой рубашке. Бледная и покачивающаяся, она обогнула мужчин и женщин у регистратуры и медленно обвела взглядом ряды кресел. Привлекая ее внимание, Хит помахал рукой, потом осторожно перехватил Сэмми и встал.
Пока она шла навстречу, на Хита будто снизошло озарение. Так единственное событие иногда может изменить отношение к другому человеку.
Менее двух часов назад Мередит казалась ему просто застенчивой, неуверенной в себе женщиной, нуждавшейся в огромном, сильном соседе-шерифе, чтобы схватиться с хозяином ее дома. Теперь он видел, что перед ним стояла хрупкая женщина, которой пришлось пережить очень много и, видимо, испытать такое, что Хиту и не снилось.
Всю жизнь Хиту говорили, что истинная храбрость — не отсутствие страха, а умение его преодолевать. По этой мерке миссис Кэньон следовало отнести к самым храбрым людям, каких он только встречал. Женщине требуется много мужества, чтобы оставить мужа и надеяться только на себя.
Мередит шла к нему, и невозможно было не заметить в ее глазах настороженность. Но она не останавливалась и не отводила взгляда от спящего ребенка. Трудно было понять, какого она мнения о Хите, но его мнение о Мередит очень сильно изменилось. Он вспомнил их первое знакомство, когда к ее дому прибежал Голиаф. Испуганную?