Хит оглядел окрестные поля и леса. Лет пять назад он бы не беспокоился, что на девочку нападет пума. Большие кошки не охотятся на людей. Но теперь их поголовье резко возросло. Молодых самцов оттеснили к городам, и они вынуждены осваивать территории поблизости от человеческого жилья. Количество дичи неуклонно сокращалось, и взрослой пуме, чтобы прокормиться и остаться в живых, требовалась территория в пятьдесят квадратных миль. Участились нападения на домашний скот и неосторожных людей. Поэтому маленькому ребенку в лесу грозила серьезная опасность.
Хит повернулся к Мередит и натолкнулся на ее испуганный взгляд.
— Мои люди прибудут сюда, а не ко мне. Подождите их, пока я схожу за собакой.
Она обхватила руками плечи и стояла такая потерянная, что Хит почувствовал желание ее обнять. Но он знал, что эти карие глаза были такими же фальшивыми, как поддельный чек.
Подъехав к дому, Хит кинулся прямо на псарню. Но у калитки заметил, что щеколда поднята. Взгляд упал на ротвейлера, который лежал посреди конуры, но девочки поблизости не было. Однако она явно находилась где-то здесь. Если бы пес сам поднял щеколду, то давно бы убежал к соседке.
— Голиаф, приятель, поди-ка сюда, — позвал шериф.
Пес поднял массивную морду, высунул нос из конуры, но даже не подумал вылезти. Хит ворвался в обнесенный сеткой загон.
— Голиаф!
Ротвейлер взвизгнул и встал на лапы. Шериф наклонился, заглянул за массивное тело собаки и в глубине конуры увидел… Сэмми. От счастья Хит чуть не завопил. Девочка здесь, где же ей еще быть? Наверное, вчера подслушала их разговор с Мередит, кое-что поняла и расстроилась.
Он вытащил собаку из конуры. Сэмми, в красном платьице, свернулась на подстилке Голиафа и крепко спала. Мередит прибегала сюда в поисках дочери и, конечно, не догадалась заглянуть вглубь. Очень типично для родителей. Хит наблюдал это сотни раз. Мечутся туда-сюда, вопят дурными голосами и так паникуют, что ни о чем не способны думать. В страхе не соображают, что дети скорее всего крепко спят и просто их не слышат.
Хит подошел к джипу и, снова вызвав управление, сообщил Дженни Роуз, что команда спасателей больше не требуется.
— Жива-здорова? Прием.
— Спит как сурок, — усмехнулся шериф. — Прием.
— Я немедленно сообщу спасателям.
— Спасибо, Дженни. Конец связи.
Он вернулся на псарню и заглянул в будку. Одной рукой девочка сжимала то, что на первый взгляд показалось кусочками розовой туалетной бумаги, загнутые края которых были скреплены заколками для волос. На другой измазанной ладошке поблескивали десятицентовик и трехпенсовик.
— Сэмми, — тихо позвал Хит. — Просыпайся, соня.
Девочка захлопала глазами и, зевнув, уронила на подстилку монеты и тут же стала их собирать.
— Привет, Хит.
— И тебе привет. Что ты здесь делаешь, Сэмми? Твоя мама очень беспокоится.
Она протянула ему бумажные цветы с заколками для волос.
— Я принесла тебе цветы. — Девочка потерла глаз кулачком с зажатыми монетами и уставилась на шерифа, словно изучая его реакцию. — Сделала специально для тебя, и никто не помогал.
Хит принял подарок и почувствовал в горле ком. Боже! Распустить нюни из-за обрывков бумаги и заколок для волос! Что с ним такое творилось? Он поднес подарок к глазам, но так и не сообразил, какие цветы изображали мятые комочки.
— Клянусь, — воскликнул он, — красивее цветов мне никто не дарил! — И не солгал, потому что ему еще ни разу не дарили цветов. — Говоришь, сама сделала?
— Да. Тебе такие нравятся?
Хит кивнул. Грязновато-красный внезапно сделался его любимым цветом.
— Как раз такие я очень люблю.
Сэмми сложила губки бантиком.
— Спорим, что ты не знаешь, как они называются.
Шериф каким-то образом заранее знал, что услышит этот вопрос, и быстро ответил:
— А вот и знаю, — и, взглянув на мангал, который он поставил под навес амбара, неожиданно для себя добавил: — круглобумажные хитачи.
Девочка была разочарована.
— Нет, это розы. Наверное, я их сделала не очень хорошо.
Хит повертел разлохмаченный цветной катышек на одном из стеблей.
— Что ты, малышка. Они самые красивые круглобумажные хитачи, какие я только видел. — Он подмигнул Сэмми. — Разве ты не знала это обманное название роз?
Девочка наморщила носик.
— А… что такое «манное»?
— Это значит самый великолепный сорт.
Он сам был великолепен, когда требовалось вешать лапшу на уши. А с тех пор как рядом поселилась Мередит, сделался великолепен еще и в обращении с дамами. Но у него закралось подозрение, что вот эта маленькая леди что-то выпрашивала. Мило, но выпрашивала. Хит и сам в детстве, когда чего-нибудь хотел от отца, старался подлизаться — подносил кофе или находил тапочки. Розы Сэмми были частью той же самой стратегии.
Чего же она хотела? Интересный вопрос. Но у Хита не было времени размышлять. Мередит все еще затравленно металась по комнатам, и надо было как можно скорее отвезти к ней дочь.
— Ну ладно, малышка, поехали к маме. Она тебя заждалась.
— Подожди! — Лицо девочки сделалось упрямым. — Давай сначала поговорим.
— Поговорим? — Упрямство Сэмми оказалось для Хита полной неожиданностью. — О чем, сладкая?
— Я хочу купить у тебя Голиафа. — Сэмми вытянула руку и раскрыла ладонь, показывая свои тринадцать центов. — Если этого недостаточно, буду платить каждый месяц по счету, как мама в электрическую компанию.
Хит не знал, что сказать. Он медлил и смотрел на монеты, которые девочке, без сомнения, представлялись целым состоянием.
— Что ж, предложение интересное.
— Я копила на платья для Барби, но лучше куплю Голиафа.
Шериф не знал, как объяснить девочке, что собаку нельзя купить, потому что формально она являлась собственностью округа.
— Видишь ли, малышка, это дело сложное. Я не могу продать Голиафа. Никому.
— Ты должен. Не хочу тебя обижать, но Голиафу нужно, чтобы я его купила.
— Неужели?
— Да. И стала его хозяйкой. Я одна.
— Понимаю, — пробормотал Хит, хотя ровным счетом не понимал ничего.
— Если я стану хозяйкой Голиафа, я ни за что не отдам его усыпать.
Наконец в сознании шерифа забрезжил свет.
— Я знаю, что такое «усыпать». Взрослые говорят «усоп», когда кто-нибудь умирает. Мой папа умер, и моя кошечка. Их зарыли в землю. И еще рыбка, но она не в счет. Ее, кажется, смыли.
Хит пожалел, что рядом нет Мередит. Он не мог сообразить, как ему выкрутиться.
Сэмми посмотрела на него долгим взглядом.
— Друг — он друг навсегда, что бы ни случилось. Ты знаешь об этом?
Шериф скрыл улыбку.
— Пару раз слышал.
— Мне это мамочка сказала. А она знает, что говорит.
— Верю.
Девочка подалась вперед и залопотала:
— Мамочка говорит, что другом быть непросто. Настоящих друзей так и узнают — они остаются друзьями, несмотря ни на что. — И коснулась маленькими пальчиками его огромной руки. — Даже когда очень плохо. Например, когда кого-нибудь кусает собака. Хит, Голиафа нельзя посылать усыпать, а потом засыпать землей. Человек, которого он укусил, был плохой. И Голиаф хотел меня защитить.
Хита заворожил ее взгляд. Таких невероятно голубых и невероятно больших глаз ему никогда не приходилось видеть.
— Ты сам говорил, что Голиаф всегда был хорошей собакой: спасал маленьких детей и слушался. Его нельзя усыпать из-за того, что он сделал один раз плохо. Разве ты сам не делал плохих вещей?
Конечно, делал, и не раз. И если бы не выговор Сэмми, совершил бы очередную глупость. В штате Орегон допускается один укус, поранивший кожу. Так почему же отказывать в этом праве Голиафу? Иски, правила, приказы… Он настолько во все это погрузился, что перестал замечать, что ценно на самом деле.
Хит взглянул на Голиафа и вспомнил, сколько раз, «несмотря ни на что», собака оказывалась верным другом. Сэмми просто помогла ему очнуться. Спасая хозяина, пес, не раздумывая, бросился бы в любое пекло. И Хиту, если он хочет жить с чистой совестью, надо сделать в ответ не меньше. К черту размышления о возможном риске, к черту формальности и законы штата! Пусть будет драка, но Голиаф стоит того, чтобы за него сражаться! Хит слишком многим ему обязан. Жаль только, что напомнил шерифу об этом ребенок.