И тем не менее, обсуждаемый Устав трибунала предусмотрит процессуальные гарантии подсудимым – в частности право защищаться лично или при помощи адвокатов, давать объяснение, допрашивать свидетелей, обращаться к суду с последним словом…
Глава XII
Вход запрещен
«Немцам вход запрещен» гласила надпись на немецком языке, небрежно намалеванная белой краской прямо на двери под вывеской «BAR». Молодой мужчина, высокий, светловолосый в скромном гражданском костюме, который был явно с чужого плеча, невольно замедлил шаг и какое-то время смотрел на надпись, словно пытаясь сообразить, где он находится. Он даже оглянулся, словно не веря своим глазам.
Перед ним была обычная улица послевоенного немецкого города, подвергшегося массированным бомбардировкам союзников – развалины, горы кирпичей, несколько случайно уцелевших домов, в одном из которых и расположился бар для оккупационных войск и куда-то бредущие люди, слишком тепло одетые для жаркого летнего дня, с чемоданами и узлами в руках…
У молодого мужчины были светло-серые, почти прозрачные глаза. Многодневная щетина на лице подчеркивала худобу и усталость, но в отличие от бредущих мимо него людей он не выглядел изможденным и тупо безразличным ко всему происходящему.
К бару подкатил военный джип, набитый американскими солдатами, что-то весело галдящими. Вывалившись из машины, солдаты, небрежно отпихнув мужчину, загораживавшего им путь, скрылись в баре. Он опустил голову и двинулся было дальше, но в темной арке дома вдруг увидел совсем юную немку и темнокожего американского сержанта у стены. Девушка деловито поправляла юбку, а американец, ничего и никого не стесняясь, не торопясь, застегивал штаны.
Приведя себя в порядок, сержант с ухмылкой протянул девушке пакет. Та тут же радостно развернула его и обнаружила в нем один чулок. Она недоуменно посмотрела на него, потом робко сказала на ломаном английском:
– Это только один, Джон! Один. А нужно два… Два, – показала она растопыренными пальцами.
– Завтра, – заржал страшно довольный собой американец. – Завтра здесь же мой друг даст тебе второй. И будет два. Но сначала…
Американец наглядно показал, что будет сначала.
– А потом второй чулок… От моего друга. Понятно?
Немка послушно кивнула, хотя глаза ее налились слезами. Американец снисходительно потрепал ее по щеке. И вдруг увидел мужчину, давно уже наблюдающего за этой сценой.
– Пошел отсюда, фашистская свинья! – проорал американец и, угрожающе сжав кулаки, двинулся на светлоглазого мужчину в тесноватом костюме.
Но тот, совершенно не изменившись в лице, вдруг коротко, незаметно размахнулся и въехал кулаком американцу в живот. Тот ахнул, выпучив глаза, и согнулся пополам. Таким же коротким рубящим ударом по шее светлоглазый свалил американца на землю. Повернувшись к девушке он схватил ее за руку и потащил за собой по улице прочь от арки, в которой лежал, схватившись за живот, американец.
– Пошли отсюда!
Он торопливо шел прочь, таща девушку за собой. Та все время оборачивалась, а потом вдруг решительно вырвала руку и остановилась. Светлоглазый, тоже остановившись, хотел что-то сказать, но не успел.
– Что ты наделал? Кто тебя просил? – возмущенно спросила девушка, и лицо ее исказилось самой настоящей ненавистью. – Мы с сестрой теперь подохнем с голоду! Нам придется бежать отсюда. Куда? Подыхать?
Светлоглазый смотрел на нее, ничего не понимая.
– Он был наш постоянный клиент! Приводил к нам своих друзей! Он давал нам сигареты, а мы меняли их на хлеб, – рыдала девушка. – А теперь нам не на что будет жить! А если ты его убил, американцы нас найдут и расстреляют. Ты понимаешь, что ты наделал, идиот!
– Ты же немка, – сдавленно пробормотал светлоглазый.
– Да, я немка, а ты кто? Эсэсовец? Или гестаповец? Это вы довели нас до этого, проклятые ублюдки! Это все из-за вас!.. Я сейчас вызову патруль, и пусть они расстреляют тебя, гитлеровская скотина! Я скажу, что ты напал на нас с Джоном!
Она вцепилась в молодого человека и принялась вопить:
– Помогите! Патруль!
Светлоглазый какое-то мгновение смотрел на жалкое и злобное личико, еще совсем юное, а потом таким же коротким рубящим ударом по шее свалил девушку на землю.
– Твари! Продажные твари, – пробормотал он. – Грязные ничтожества!