— За нас решать никому не позволим!
— А без толку топтаться лучше?
— Один ум — хорошо…
Не договорил человек, заглушил его стоголосый выкрик:
— А тысяча — погибель! Доверенных, по одному с улицы!
— Ежели они не в нашу пользу решат?
— Увидим. Не в нашу — не закон для нас их решенье. Выбирай!
Каждая улица вытолкнула по человеку:
— Иди мозгуй, да честно!
Пятерка собралась у Еграшки, но и впятером сговориться было не легче, чем тысячью.
— Еграф, отца твоего нельзя ли повидать? Может, он умнее скажет. — И доверенные послали Настю к Прохору.
Настя почти весь путь бежала. В гору, под гору, в гору, под гору… Колотилось у нее сердце сильней, чем тогда, когда обнимал ее Юшка.
— Отец, — выдохнула Настя и упала на Прохорову лежанку, — объявили!
— Чего? Как?
— Ох, устала, дай отдохнуть… Билеты брать!
— Я пойду.
— Ой, схватят! — испугалась Настя.
— Надоело мне сидеть. Схватят — в тюрьме не хуже.
— Не ходи, скажи, чего делать?
— Там скажу.
Прохор взял берданку и пошел. Настя за ним.
Они подошли к заводу.
— Беги-ко предупреди, чтобы поставили посты по улице, в лужках. Я погожу.
Посты были расставлены. Прохор вошел в дом, поздоровался и вздохнул.
— Давно я здесь не бывал. Как живется?
— Дела скверные сочинились, — ответила пятерка.
— Знаю, девка говорила.
— Поладить никак не можем. Нас пятеро, и все по-разному, а как тысячи помиришь?
— По-моему, мирить нечего, у нас одна дорога, по ней и гнуть надо. Билетов не возьмем, на торги не пойдем, утром сами в цехи, а скотину в поле: гуляй, кушай и воду пей.
— С покосом как?
— И это не задача: придет время, возьмем косы и выкосим.
— Будет нам за это хробостко. Нельзя ли помягче?
— Тогда бери билеты, надевай кабалу. Нам, старичью, недолго валандаться здесь, умрем скоро, а что дети скажут? Им ведь жить! Чем нас вспомянут?
Поникла пятерка головами.
— Добром, пожалуй, не вспомянут. Ладно, попробуем! Стало, утром выгонять?
— Я первый свою коровенку выгоню. Настя, не проспи! Теперь я познакомлю вас с гостем. — Прохор, приоткрыв боковушку, сказал в нее: — Выйди, покажись!
Оттуда вышел Роман Столяров. Прохор представил его:
— Юшка Соловей.
— А говорили, что Юшка рыжий-рыжий, — сказал озадаченно один из доверенных.
— Увидите и рыжим, — пообещал Юшка. — Теперь я Роман Столяров, запомните!
— Где ты обретался, что почернел весь? Туго приходилось?
— Черная масть надежней рыжей, — отшутился Юшка.
— И молодцы с тобой есть?
— У вас молодцов довольно своих. А мало будет, кликнем: «Где вы, обиженные, голодные, истерзанные, вставай, поднимайся все за правду! Платим волей и славой! Вечной славой!»
— Чудеса! Прямо оборотень: то убит, то жив.
— Духом только не падать! Я трусов не люблю.
— Шепните кой-кому, что Юшка здесь, — наказал доверенным Прохор.
Шли они по заводу, стучали негромко в окна и передавали:
— Бороться решили, выгоняй коровенок. Прохор за это.
— Был аль к нему ходили?
— Был, — и как бы между прочим: — Юшка здесь.
Снова начинались вопросы, недоумение, а доверенные отмахивались:
— Некогда, ужо. Одно слово — здесь.
Молва про Юшку приобретала все новые и новые ноги и за какой-нибудь час обежала весь заводской поселок, стукнулась во все ворота и окошки, за которыми жил рабочий надежный люд.
Прохор вернулся в свою сторожку, Настя убежала на паром сменить сиротку Аннушку, которая работала у нее подручной. Юшка занялся заменой своей черной, поддельной масти натуральной, рыжей.
Утром в положенное время прогудел гудок, рабочие потянулись к заводу, а навстречу им шел Юшка. У него были рыжие волосы и борода. Он кланялся рабочим, они отвечали ему, и по лицам их было понятно, что узнают его.
Прошел рыжий Юшка вдоль главной улицы завода, свернул в переулки и куда-то канул, точно и был только прохожим. На самом деле он снова перекрасился где-то и вернулся в Бутарский Романом Столяровым.
Придурковатый Филя взгромоздился на прясло и заиграл в медный рог. Коровы ответили ему голодным мыком, по дворам забормотали нашейные шуркуны, захлопали ворота, и стадо, пренебрегая тем, что хозяева не позаботились купить ему пастбище, потянулось привычными тропами к горным полянам. Впереди шла Прохорова корова.
Весь день леса и горы оглашались колокольчиками, а контора пустовала, и комиссия по сдаче покосов не дождалась никого. К концу работ по цехам вывесили объявления, что заводоуправление запрещает пользоваться водопоями и пастбищами. Нарушители будут сдаваться под суд.