Рабочие, прочитав, срывали эти объявления и сжигали в горнах.
Под вечер стада спокойно разошлись по домам, пастух Филя исполнил свою обычную руладу, чем сильно издергал нервы Эрнста Людвиговича Рабэна. Всю ночь сон заводских улиц охраняли сторожа. Они ударяли в чугунные била размеренно и спокойно. И, слушая их ленивые перезвоны, рабочий знал, что можно спать без тревог.
Ничто не напоминало про войну, которая уже объявлена и началась.
Настя дежурила на перевозе, с противоположного берега никто не кричал: «Паром!»
Рядом с девушкой сидел Юшка и говорил:
— Ну, голубушка, отходил я к тебе, отсидели мы свои часочки.
— Больше не придешь? — Девушка схватила его за руку.
— Забежать иной раз можно, только стыдно в такое время заниматься пустяками.
— Пустяками? А если я не могу без тебя, привыкла…
— Поторопилась, однако. Бросить надо игру, пока не поздно.
— Этим не играют.
— Вот я и говорю: надо бросить.
— А ты играл? Сердца у тебя нету! — упрекнула девушка.
— Есть сердце. Не будь его, не так бы я поступил с тобой. Был у меня один случай: полюбил я девушку, она полюбила меня, и оба не подумали, что таким, как я, лучше не заводить семью. Нам негде повесить детскую колыбель. Не подумали, что надо расстаться вовремя. А расстаться пришлось. И теперь вот она где-то, я тоже, где ночь застигнет меня, да еще малая наша дочурка сиротствует в чужих людях. Не люби, Настя, меня, не надо. Найди себе другого милого. Прощай!
— Прощай, Юшка!
Он смахнул упавшие на лоб волосы, быстро схватил девушку на руки, как ребенка, прижал к груди и начал целовать. Она обхватила его шею и шептала:
— Прощай, Юшка! Прощай!
Месяц вынырнул из-за туч и внимательно посмотрел на двоих людей у парома.
Юшка поставил девушку и сказал:
— Не сердись. Забудь меня. Полюби другого!
Настя схватила его за плечи.
— И ты забудешь меня?
— И ты не стесняй ради того, что будет али не будет, свое сердце! Юшка никогда не считал любовь и радость грехом. Прощай! Я к Прохору. Прощай, выходи замуж!
Он ушел, Настя осталась стеречь паром и плакать. Свое первое девичье горе, как и первую девичью радость, она принесла к Ирине:
— Аринушка, ушел он, ушел!
— Кто? Юшка из завода?
— От меня ушел, сказал: «Прощай».
— Вы были связаны? — Ирина сильно побледнела.
— Ах, нет-нет! У него есть жена и дочь. Скитаются где-то.
— И оставь его им, — сказала Ирина непривычным для Насти сухим, жестким голосом.
— Они скитаются где-то, — прошептала Настя. — И он скитается.
— Найдутся, — тем же голосом добавила Ирина. — Они больше твоего приняли горя и слез, вот и оставь Юшку им!
— Аринушка, что с тобой? — удивилась Настя. — Ты будто сердишься на меня?
— Да, сержусь.
— За что?
— За тех, кто скитается.
— Ты знаешь их?
— Сержусь вчуже.
— Да я ведь ничего не хочу от Юшки, мне бы только видаться изредка… — залепетала Настя и поторопилась уйти.
Снова порывалась Ирина к Юшке, но всякий раз удерживал то страх, что он отпихнет ее, как нашкодившую собачонку, и скажет: «Прочь, подлая!», то рассуждение: «Виновата не одна я. Его из-за меня ранили куда-то в тело, а он мне изранил всю душу, всю жизнь. И те, убитые, погибли не из-за меня одной, Юшка виноват больше моего».
20. БИЛЕТНЫЙ БУНТ
События разыгрались с пожарной быстротой, подобно ряду пороховых взрывов. Первой жертвой войны явился ни в чем не повинный придурковатый Филя. Он заиграл своему стаду утреннюю зорю. Нехитрая музыка медного рожка порождала в темной голове Фили нечто осмысленное, его перекошенное лицо выпрямлялось, в глазах исчезала дикость и появлялся довольный блеск. Спросите Филю в это время: «Хорошо играть?» — он не высунет язык, а скажет: «Хорошо».
Но подбежавший каратель ничего подобного не спросил, а схватил парня за ногу и сдернул наземь с высокого прясла. Филя не выпустил рожка и, поднявшись на ноги, принялся вновь играть. Тогда каратель выхватил рожок и разбил о больную голову пастушонка. Сильней перекосилось лицо у Фили, потухло сияние глаз, теперь уже навсегда, и в голове поселилась непроходящая мгла. Пустился он улицей с криками, выделывал невероятные, безумные прыжки, корчил рожи и кидался на людей. Поймали его на площади и тотчас же стащили в больницу. Исковерканный рожок заводские ребята нашли в луже грязи, взяли его, попробовали исправить, но все их труды пропали зря — рожок умолк.