— Теперь посмотрим, что скажет судья, — тешился управляющий.
Коровы постояли ночь, за ними никто не явился, а днем каратели загнали еще сотню. Поднялся в заводе ребячий вой:
— Молока хочу, молока!
— Идите к управляющему, он загнал наших коров, — посылали ребятишек старшие.
Бегали мальчишки оравой к дому управляющего и кричали:
— Молока, молока!
Эрнст Людвигович заперся в кабинете, но вой и крики все равно залетали к нему.
Вернули покой управляющему каратели, они разогнали мальчишек.
Ночью заводские молодцы двинулись в горы. Настя перевозила их и шутливо ругалась:
— Куда вас понесло, скоро ли конец будет?
— Скоро, скоро…
У Прохоровой сторожки теплились цигарки, сдержанно гудели голоса:
— Довольно, айда, а то запоздаем.
— Рассвет бы не захватил на деле.
Летние ночи коротки, и кто хочет делать тайные дела, страшись рассвета.
Из сторожки вышел Юшка Соловей.
— Здорово, ребята! — сказал он.
— Здравствуй!
— Много ли вас?
— Да голов с двадцать наберется.
— За мной! Прохор, показывай дорогу.
Продвигались ни тропой, ни дорогой. Юшка запретил разговаривать и курить.
Конный двор стоял на краю завода, часовой охранял его ворота.
Юшка разделил всю партию на две части. Большую оставил среди камней, в нескольких саженях от конного.
— Дам сигнал, тогда и ломай ворота. Коровенок прямо в лес, а сами врассыпную по домам.
А с меньшей пошел к воротам и тихо связал часового.
Прислушивалась большая партия, — казалось, что времени ушли часы, а сигнала не было.
— Уж не попался ли Юшка?
На тревожный вопрос ответил молодецкий свист. Вся партия бегом к воротам, двинула плечами, и ворота распахнулись.
Проснулись каратели от перезвона коровьих колокольчиков, побежали к конному двору, а в нем ни одной коровы. Нашли связанного постового за стеной, в крапиве.
Кинулись на паром, там дремала одна Настя, она уже перевезла рабочих в поселок.
— Артель не перевозила, девка? — накинулись каратели.
— Перевозила.
— Давно?
— Днем.
— А сейчас, недавно?
— Трех баб-доярок.
— Врешь, чай?
— Какой мне расчет врать!
Не добились толку от Насти, проскакали вдоль улиц, и там ни огонька, ни человека… Хоть бы один запоздалый гуляка, но и гуляки не нашлось.
Урядник обошел всех хозяев, у которых коровы ночевали в конном дворе, и на каждого составил протокол. Получил судья двести протоколов и заявил:
— Я не могу рассмотреть такую бездну дел срочно, как требуете вы.
— Тогда я арестую всех без суда.
И урядник две сотни мужиков посадил в амбар.
— Хлеба вам не будет, пусть бабы кормят, — объявил он.
— А молочко найдется? Немало доили наших коровенок.
— Молоко скисло.
В очередную выплату заработка рабочие выстроились у конторы. Вышел бухгалтер.
— Чего ждете? — спросил он.
— Денег, известно чего.
— Денег не будет, все удержаны за потраву заводских пастбищ.
— Удержаны? Ладно же.
Рабочие разошлись, а потом, как ни сзывал их гудок, не явились на работу.
Потухла домна, полная плавленого чугуна, застыли мартены с металлом, покурился дымок из труб, перегорели в печах уголья, и дымок растаял.
Усилились головные боли у Эрнста Рабэна, не мог он заснуть ни днем, ни ночью, ходил из угла в угол по кабинету и злился то на стулья, то на письменный стол и наконец приказал вынести их.
— Мешают, уберите все, до последнего кресла! Оставьте пепельницу и ящик с сигарами.
Убрали. Тогда начал мешать Эрнсту портрет царя на стене.
— Убрать и его!
Просторно стало в кабинете: стены, пол и четыре угла — ходи без помех между ними, — а Рабэн не чувствовал себя легче.
— Доктора!
Врач нашел сильнейшее расстройство нервов и опять советовал поехать на отдых.
— Перестаньте, доктор, заниматься глупостями! Я знаю, что меня вылечит. Они нас бьют — научите, как их побить.
— Не по моей части. Стражи побольше.
— Не дают. Требовал, выл, грозился — ни одного сверх сотни.
Вызывал управляющий поминутно своих служащих и справлялся:
— Как там?
— Тихо, все в порядке.
— Скот пасут?
— Пасут.
В Бутарском повелся новый обычай — скот выгонять со дворов на пастбища по ночам, а к утру пригонять его домой.
— Завод стоит? — продолжал управляющий.