С восхода до заката надрывалась голытьба у вашгердов, в шахтах, на лесозаготовках, вечером надрывалась в кабаках от крика и сквернословия, до утра плясала, подгоняемая молодечеством и отчаянием.
Сыщики расхаживали по шинкам, по улицам, слушали, не поносит ли кто Флегонта, не грозит ли ему. Наутро хулителей вызывали в контору, там хозяин собственноручно бил их и кричал:
— Прогнать!
Каратели выводили хулителя с прииска и ради забавы гнали плетками по тайге. Немало находили охотники близ Горного Спая загубленных волею Флегонта-старшего и руками его слуг.
Нет добрых дорог в Горный Спай, все только пень да камень, но начальство знало их и не забывало приезжать. Сиял тогда дом Флегонта огнями, открывались бутылки с винами разных цветов, отпирали сундук с золотом.
Трусила голытьба за свои головы, доставала поддельные паспортишки. Но умел Флегонт принимать начальство, умел и отправлять: давал тройку с бубенцами и охрану для переполненных золотом карманов.
Гнулась, стонала загнанная в последнюю щель жизни голытьба. Не однажды пробовали угарные головушки рассчитаться с Флегонтом за гостеприимство, отбить у него золотые сундуки и дополучить недополученное. Только хитер был старый охотник за лётными, имел он в каждом десятке своих слухачей, и кончались бунты кровью, новыми трупами, раскиданными по тайге.
Забрел однажды в Горный Спай бездомник. Вызвал его Флегонт:
— Паспорт?
— Без него родился, без него помру.
— Имя?
— Потерял, ай нет, оставил у хозяина, записано в метрической книге, на этапах и в централе.
— В каком?
— Посадили, не сказали. Я не спросил, год отсидел, не знамши, где сижу. Все думал — у Христа за пазухой.
Расхохотался Флегонт.
— Да как же тебя кликать станут? Скажем, я десятник.
— А так, чтобы языком поменьше вертеть.
— Ну и балаболка!
— Балаболкой и кличь, отзываться буду.
— Нет, мы придумаем лучше.
И назвали Мишка Бубенец.
— Вот это имя! Не то что твое: Флегонт, да еще старший, — язык оторвешь.
Остался Бубенец на прииске, больше всех гнул спину, перед хозяином срывал шапку и кидал ее наземь.
— Люблю Флегонта-старшего! Хорош кучер! — кричал он.
— Да, не плох, давай любого коня — не сбросит, — поддакивали Бубенцу.
— Ваше величество, — подбегал Бубенец к Флегонту, — хочу я рассказать про свое прошлое.
— Рассказывай.
— Жил я в деревне не баран, не барин, не русак, не татарин. Имел я чин — к каждой бочке гвоздь и клин, одним словом, лакей и господин. Был у меня дом большой: на первом ряду пол, на втором — потолок, на третьем — крыша изо всей деревни выше! Считался по деревне я первый вор и имел хороший скотный двор, а в нем сорок кошек дойных и семь котов езжалых. Жена моя была невинная, как верста длинная. Принесла она мне приданое: голик-веник да сто рублей денег, кольцо золотое, из олова литое, позолоченное и сверху медью околоченное.
— Все?
— Припомню — доскажу. Сейчас застило.
Вертелся Бубенец перед его величеством Флегонтом-старшим, а по ночам подбивал голытьбу:
— Подымайся, бунтуй!
Вызвал Флегонт Бубенца, запер дверь и спросил:
— Хочешь ко мне на службу?
— А рази я не у тебя служу? Не знал, что у твоей супруги, а то не стал бы перед тобой шапку ломать.
— Не болтай. Парень ты ловкий и к тому же подлец большой.
— С тобой поспорить могу.
— Доноси мне, о чем там ваша мразь шушукается. Золота не пожалею.
— Согласен. Руку, да не бойся, не замараю — на черном грязь не заметна.
Ходит Бубенец в контору, тихомолком получает от Флегонта золото, а в шалашах от голытьбы другое; отлучается с прииска в тайгу, видится там с бродягами и приносит оружие. Много натаскал и роздал голытьбе. Запрятала она его в песках и ждет сигнала. Сильней заюлил Бубенец перед хозяином, правой рукой ломит шапку, а левую в кармане складывает кукишем.
Пришел день, в который голытьба решила выступить. После работы пьет, рвет гармони и ждет, когда Бубенец сделает три выстрела. А его вызвал Флегонт.
— Ну, что скажешь? — спросил его величество Флегонт-старший.
— Ничего, все спокойно.
— Спасибо за службу! Деньжонки требуются?
— Да надо бы немного, в шинке давно не бывал, а во рту пустыня.
— Получай, — дает хозяин золото горстью.
Готов уж уйти Бубенец, толкнул дверь, а она закрыта.
— Ключик дай-ко.
— Потерял, — и смеется Флегонт, — погости, присядь!
— Выпьют там все, мне не оставят.