Родился он зря, низачем, так и говорил про себя:
— По ошибке выпустили меня на свет.
Ошибка была такая: еще до рождения кузнеца его мать с отцом назвали первого парнишку Флегонтом. Жил он, рос, рождались у него новые братья, и ни одного из них не думали называть Флегонтом.
— Есть один, довольно.
Подрос Флегонт, стал бегать с товарищами в лес и горы, искать грибы, ягоды, искать золотую россыпь-самородку. В Гостеприимном стане все искали что-нибудь, особенно же золото и самоцветные камни. Убежал так однажды и не пришел. Товарищи вернулись, а он нет. Бегали отец и мать, кликали сына — не отозвался. В воскресный день весь Гостеприимный стан искал мальчонку — и все зря. Будто не было его совсем или был он облачный и рассеялся.
Долго плакала мать:
— Где ты, мой первенький, сокол мой ясный, закатный месяц?..
— Брось реветь, мало, што ль, у тебя окромя его, — утешал отец.
— Много, а не он, не Флегонтик, дороже он для меня всякого. Хоть бы память оставил какую, а то сгиб, и рубашечку, и штанишки — все с собой.
— Родишь вот, будет парень — и назовем Флегошкой заместо сгибшего.
Мать была на сносях, к первым заморозкам родила паренька, которого и назвали Флегонтом. А через месяц по первому снегу вернулся домой и сгибший парнишка. Ночью постучался в окно родительской избы.
— Кто там? — спросила мать.
— Я.
— Кто такой?
— Да я, открывай, мамка!
— Мамкой зовет. Отец, глянь-ко, все ли у нас дома?
Муж осмотрел лавки и полати, пересчитал детей.
— Все, все до единого.
— Я не открою. Это мазурик какой-то, — решила мать.
А стук в окно стал нетерпеливым, затем послышался слезный голос:
— Мамка, открывай скорей, мерзну я!
— Да никак Флегошка! Отец, иди говори с ним, я не могу. Душенька его пришла к нам.
Отец вышел во двор и грозно крикнул:
— Кто здесь охальством занимается?
— Тять, открой ворота!
— Флегошка, ты это?
— Я, тять, пусти!
— Если мазурик какой, выдеру волосья.
— Да я, я! — слезно убеждал парень.
Отец открыл ворота. Во двор ввалился звереныш с человеческим лицом. Отец нагнулся и узнал лицо сына.
— Чего таким зверенышем?
— Холодно в рубахе-то, он и надел на меня шкуру.
— Кто он?
— Дяденька лесовик.
— Лесовик? Што за чертовщина! Иди в избу, там разберемся.
Звереныш вошел в избу, скинул мех. Перед матерью и отцом оказался их сгибший Флегонт. На нем и рубаха, и штаны те самые, в коих он ушел из дому, только заметно подрос парень, загорел сильно и отпустил волосы.
— Где ты было, бедное мое дитятко, какие лиходеи тебя мучали?! Сколь, поди, горюшка вынесло, слез горючих пролило! — принялась причитать мать и целовать сына.
— Ну, баба, довольно тянуть лазаря, парень промерз, чай, и есть хочет. Собирай на стол, мигом! — распорядился отец.
Завернули Флегонта в ватничек, усадили за горячий ужин. Плохо он ел щи и мясо, но жадно — хлеб.
— Мясо-то ешь, мясо, — угощала мать.
— Не хочу. Мяса у нас было вдоволь, а хлеба всегда недохватки.
— Да у кого хоть, с кем ты жил, спасся-то как?..
— Дай поесть парню, успеешь узнать! — оборвал жену отец.
Утолил Флегонт свою тоску по хлебу и рассказал, что отбился он в тот день от товарищей, далеко зашел, но страху не было. Думал выйти один.
Походил-походил, покружавил по лесу, а Гостеприимного стану нету, и бутару не слыхать.
Тишь в лесу, шепот, вздохи. Страшно стало парнишке, прикорнул он к дереву и заплакал. Поплакал-поплакал, а бутару все не слыхать, и опять пошел искать тропу. Солнце ниже, скоро заденет горы, а потом — за них, и будет ночь. Торопится Флегонт, бегом и туда и сюда, горы незнакомы, троп нет, мечется он, будто хлещут его по босым пяткам. Только вдруг почудился ему человеческий смех. Остановился парень и видит: у дерева стоит, прислонившись, старичок и смеется. Радостно так вздрагивает весь, и на глазах вот-вот сверкнут слезы. Одет старичок в звериную шкуру, шапки на нем нет, а волосы распущены и длинны, как у бабы. За бабу и принял бы его Флегонт, если б не борода. На ногах у старичка бродни, в руке ружье и убитая птица. Как есть охотник. Подумал Флегонт, что это вогул, да заговорил старичок русским языком. Говорит без ошибки, только медленно, слова подбирает.