— Начинаю, а то поздно будет.
— Давно ли с каторги? Не пришлось бы вам, гражданин, еще раз прогуляться туда же.
— Посмотрим, кто пойдет.
— Я вас предупреждаю!
— И я вас тоже: сиди, получай жалованье и не рыпайся. Свои дела мы устроим сами.
— Ты против правительства?! — заорал уполномоченный.
— Какое оно правительство, если само себя объявило временным? Тьфу, а не правительство!.. — Прохор плюнул и ушел.
В первый же воскресный день он собрал на площади рабочих и спросил:
— Верите ли мне? Верит ли народ Прохору Буренкову?
— Верим. Говори! — всколыхнулась площадь.
— Свободу у нас собираются отнять! И ту малую свободу.
— Кто собирается?
— Правительство новое и хозяева. Сказал я правое слово, а уполномоченный погрозил мне Сибирью.
— Будет, походили!
— Порядки старые берегут! Какая такая революция, когда порядки царские?
— Правильно, Прохор! Головку сшибли, а корни целы.
— И головка вырастет. Корчевать надо корни, выдергивать!
— В Совет Прохора, в Совет! — поднялись тысячи рук. — Гни нашу линию.
— Буду гнуть. Надо нам силу воинскую заводить и увеличивать. У правительства войска, а с чем мы выйдем, когда свободу нашу грабить придут? С кулаком? С дубиной? Теперь кулаком мир не перевернешь. А вертеть его пришло время. Приходи завтра в Совет, кто хочет за свободу стоять и крутить революцию!
Совет заседал в старой казарме, непригодной для жилья. Заводоуправление отказалось дать ему комнату. Целые дни в Совете толпился народ, там организовывались новые отряды Красной Гвардии и раздавалось оружие.
Уполномоченный Временного правительства донес в центр, что в Бутарском заводе готовится бунт против правительства и революции. Во главе бунтовщиков стоит Прохор Буренков, человек с подозрительным прошлым, каторжник.
Уполномоченный просил воинской силы, но ему ответили, что силы нужны на внешних фронтах, а в заводе Бутарском он должен оказать сопротивление местными силами, организовать наиболее честный и надежный элемент.
Бегал уполномоченный по своему кабинету с бумажкой и ругался:
— Местные силы, честный элемент! Да где он, когда все недовольны и все бунтуют?! Дурачье в центре, сплошное дурачье, и если выметут его, то поделом! Прав Прохор, какое оно правительство, если само себя назвало временным, само себя обрекло на изгон! Все только смеются, издеваются над ним: «Посидело на троне, поиграло во власть, потешило свою задницу — и довольно, освобождай место не временному, настоящему».
Бутарский завод постепенно, день за днем, отвоевывал себе свободу и угодья. Покосы выкосили бесплатно, попутно прихватили немало десятин, до которых прежде не касались.
В заводе работали восемь часов, давали гудок и уходили, несмотря на протесты мастеров и конторы.
— Охота — работайте пятнадцать, — говорили рабочие.
В Совете было решено, что завод и всю землю нужно отнять у хозяина Болдышева, а управляющего Рабэна заменить своим человеком, знающим дело. Но пока ждали, что скажут матушка Россия и Петроград с Москвой.
Осенью Россия сказала — началась новая революция, Великая Октябрьская, и пришла новая власть, не временная, а постоянная, советская.
Собрался Совет в Бутарском заводе.
— Ну, товарищи, и нам пора, — сказал Прохор. — В хвосте брести не годится.
Отряд вооруженных рабочих окружил дом уполномоченного и управляющего Рабэна, вывел обоих на площадь, и там Прохор объявил им:
— Сидите вы, голубчики, не на своих местах, даем мы вам по телеге и по лошади, можете убираться. Отпускаем подобру-поздорову, хоть и надо бы тебя, господин Рабэн, прогнать по моей, по каторжной дорожке.
Всем мастерам и техникам объявили, что они временно снимаются с работы.
По цехам Совет поставил караулы, чтобы кто-либо не напортил чего, завод остановили и назначили для приема его комиссию.
Она приняла цехи, склады, имущество, дома, но когда дошло дело до книг и капиталов, комиссия пришла к Прохору.
— Ни черта мы не понимаем в их дьявольских книгах. Надо толкового человека.
— Придется поискать. — Прохор вспомнил Леонида Петровича и послал за ним в Шумской завод. — Вреда он нам не делывал, наш мужик.
Леонид Петрович явился.
— Чем могу служить, товарищи?
— Будь другом, прими от Рабэна заводишко.
— Завод? Что вы, я вовсе не хочу уходить из Шумского, и меня не гонят!
— Помоги. Книжки там какие-то, это ведь недолго.
— Ах, так? Я согласен.
Встретился Рабэн со своим бывшим помощником и брезгливо подал руку.