— К новому господину служить перешли? — прошипел он.
— Да, к новому и к единственно законному.
Рабэн сдал дела и собрался уезжать. Просил он у Совета прибавить лошаденок под имущество, но Совет отказал.
Искал Рабэн по всему заводу, но никто ему лошаденки не дал, пришлось уехать на одной, загрузив так всю телегу чемоданами и узлами, что сам шел пешком обок нее.
По Шумскому заводу разгуливала январская метель, стучала в окна, забиралась в печные трубы и насвистывала там лихие марши.
Завод не работал, как и многие другие в то трудное время.
Леонид Петрович и его невеста, заводская машинистка, сидели в маленькой холостяцкой комнатке, взявшись за руки, и вспоминали Ирину:
— Где-то она?
Теперь оба знали, что у Ирины есть муж — Юшка Соловей, есть большенькая уже дочь.
Метель настойчивей, злей загремела в окно, словно требовала, чтобы открыли.
— А все-таки стучит кто-то, — беспокоился Леонид Петрович.
— Буря, — убеждала его невеста, не желавшая в тот вечер никаких посетителей.
— Определенно стучится! Пойду открою.
Леонид Петрович ушел, вернулся с Прохором и сказал:
— Верно, стучался.
— Хотел уж уходить. И ушел бы, если б не дело.
— Шубу долой, садитесь! Будем пить чай и слушать ваше дело, — предложил Леонид Петрович. — У нас тепло.
— Дровишками не перебиваетесь? — спросил Прохор, садясь. — Если надо, привезти можно. У нашего Совета есть и дрова, и кони.
— Какое дело-то? — напомнил Леонид Петрович.
— Большое, сурьезное. Завод хотим пускать.
— Очень хорошо, без завода, на одних покосах да огородах, вам не жить.
— Рабочие — мы сами. Мастеров и техников из старых наберем. Было, гнули они нас, а впредь не будет. Чего прежде не было! За все не расплатишься. А вот управлять некому, главного инженера нету.
— Я никого не сумею посоветовать.
— И не надо, мы знаем, кого звать.
— Кого же?
— Да тебя, Леонид Петрович.
— Ну какой же я инженер, пять лет в конторе сижу!
— Не говори. Что дело ты знаешь, это нам известно, и человек не чужой.
— Подумать надо, Прохор Егорыч.
— Без дум, говори сейчас вот, здесь! — настаивал Прохор.
— Так нельзя.
— Все можно! Согласен — утром в контору, а квартиру мы тебе Рабэнову очистим, отремонтируем.
— Как, Зина? — спросил Леонид Петрович.
— Я ничего не понимаю и ничего не советую, — отозвалась невеста.
— Не тяни, Леонид Петрович, милы мы — иди, немилы — так и знать будем.
— Иду, Прохор, — согласился Леонид Петрович.
— Утром в контору.
— Буду, буду.
— Квартиру очистить?
— Не надо, об этом потом.
Прохор ушел.
Утром новый управляющий, он же главный инженер Бутарского завода, с представителями от рабочих начал проверять состояние предприятия. Вскоре завод пошел, правда, с трудом и скрипом, что зависело уже от общей разрухи в стране, вызванной тяжелой войной. Не хватало станков, материалов. Гороблагодатская железная руда застревала по пути, приходилось наряжать комиссии, отправлять доверенных, просить и угрожать.
Намучившись вдосталь, завод оборудовал свой рудник. В середине зимы перестал поступать хлеб. Отправили отряд в Сибирь покупать, но отряд посылал совершенно безотрадные вести:
«На деньги не продают, можно только на товары. Привезем сто — двести пудов, не больше».
Прохор горячился, ругал мужиков за жадность, потом прибегал к управляющему.
— Губят революцию! Не накорми рабочего, что он скажет?
— Время терпит?
— Недели две-три продержимся, а там матушку репку пой.
— Подумаю.
Леонид Петрович обошел все цехи и заперся в кабинете.
— Ко мне никого, — сказал он сторожихе.
— А если из Совета Прохор?
— До утра никого!
Он взял лист бумаги и склонился над ним. Рука сама по себе писала бессмысленные каракули, к сумеркам лист заполнился до краев.
Леонид Петрович вдруг встал, задернул окна, зажег свет, лист смял и кинул под стол.
— Ясно, ничего другого не придумаешь, — сказал он, прошелся и сел.
Новый, чистый лист начал заполняться кружевом слов и чертежей.
В дверь постучали.
— Кто там?
— Леонид Петрович, мне уходить можно? — За дверью была сторожиха.
— До утра нельзя, завтра освобожу на весь день! — крикнул он сторожихе. — Принеси воды!
Один за другим исписывал он листы, пил воду, иногда кричал сторожихе:
— Графин пуст! Лампа гаснет, подлей керосину!
Он не слыхал, как приходили к нему, упрашивали сторожиху доложить, но она твердила одно: