Открылась дверь. Вышел Башкир, фыркнул и отошел в сторону. На дворе извивался новый «форд» и мягко вкатился в его стойло.
— Вот сюда! Постой! Подожди! — говорил Громов, привязывая Башкира к двери своего подвала: — Что-нибудь придумаем.
И ничего не придумал.
Сегодня с него потребовали за стойло такую плату, какой он не мог внести, и стойло сдали под гараж нового автомобиля.
Ничего не придумал Громов, оставил Башкира привязанного к двери, а на воротах приклеил записку:
В полдень зашел к Громову кожевник — он угнал Лебедя, Зинку и других коней.
— Которую продаешь? Эту?
— Последняя, лучшая…
— Эге-ге-е!.. Ссадины!.. — кожевник долго рассматривал раны Башкира, выжимал из них гной. Ворчал. — Не годится.
— Без сбруи возьми.
— Лошадь не годится: шкура испорчена… Убивай — и вези на свалку.
— Нет, не убить — десять лет вместе прожили.
— Не убьешь — сама подохнет… Вряд ли кто купит!
Заходил ямщик из загородного местечка (там еще автомобили не выжили коней), купил сбрую и пролетку, но отказался купить худого, с пораженной кожею Башкира.
— Завтра все заберу, пригоню на своей лошади. А твою… выгнать — и всего… Больше некуда!
— Башкир! На свободу пойдешь, — в степь!
Задрожал конь от слов хозяина; не понял, но почувствовал в них и радость, и обиду, — смешались они в лошадином сердце, как грусть и смех в звонах колокольчика.
Ночью, когда тушат на городских улицах фонари, когда трудно разглядеть лицо и глаза человека, ямщик Громов вывел Башкира со двора, обнял за шею и спутал свои белые волосы с черной конской гривой.
— Башкир! На волю, в степь! Беги, — добежишь! Я не сниму подков: здесь — каменья, собьешь копыта… Прости, что не раньше!.. Думал всё — победим — не уступим… Ошибся… Беги! Я позвоню тебе… Можешь помнить, можешь забыть меня — как знаешь!.. Иди! — снял узду Громов с последнего своего коня и махнул рукою.
Заржал Башкир, запрядал ушами и бросился в темь. Вынес Громов дугу с колокольчиками и звенел вслед убегающему Башкиру. Тот еще раз остановился, глянул назад и свернул за угол. Только шипы подков блеснули огоньками под уличным фонарем.
Затихли колокольчики, но звон их все еще нес Башкир в своих ушах, убегая за город. Пугался встречных автомобильных глаз, кидался в сторону от их световых полос.
К утру Башкир был за городом, на сером каменном шоссе — усталый, голодный… Хотел пить. На шоссе пыль, не отсыревшая за ночь, в стороне — сады, огороды, с зелеными деревьями и травою в каплях росы. Но проволочные заграждения не пускали к ним Башкира. Версты и версты шел он меж двух колючих проволочных заборов, и нигде выхода на зелень.
Башкир встал на колени, просунул голову между проволок и уже дотягивался до зеленых листьев…
Выбежал человек из-за кустов, палкой ударил коня в зубы.
Рванулся Башкир и железными шипами разодрал себе шею.
В деревне ребятишки вздумали ловить Башкира. Бежали за ним с веревками, швыряли камнями в раненую больную спину.
Заржал тоскливо конь, повернул обратно от деревни к городу и долго бежал под камнями озорных мальчишек. А впереди встречали его взрослые и пытались накинуть аркан. Ржанием кричал Башкир людям, что он свободен, пущен хозяином на волю, идет в степь, но люди не понимали или не хотели понять…
Озлобленный, в пене, скакал Башкир к городу.
Ночью Громову показалось, что бьют в ворота, сбивают запор. Он вышел. Прислушался. С улицы налегали на ворота, ударяли в них, на плитах — словно топчется кованая лошадь.
Открыл Громов калитку.
Навстречу заржал Башкир.
Громов не впустил его, не обнял, даже не потрепал по шее, — повернулся и возвратился с ременным кнутом.
Свистнул ремень и лег поперек больной спины Башкира.
Взвился конь, а кнут догнал его и еще раз обвил режущим ударом.
Никто не видел, как плакал у ворот Громов с кнутом в руке, но многие видели, как несся безумный конь по каменному шоссе, громыхая копытами.
Мчался Башкир навстречу автолюбителям, видели они его безумно-ярые глаза и давали путь…
Мчался конь, а впереди, прячась за тьму ночи, залегла башкирская степь — ковыльная, мягкая, пьяная.
В соседней балке поет ручей… Для кого? Для себя, для вольных косяков. Они вышли из березовых рощ, где скрывались в жару. На крепких зубах перемалывают росистую траву, из ручья пить будут. Молодняк бросается вперегонки. Впереди — кобылка. Башкир — за нею! Прыжок — и он ее настигнет…