Видит лётный, что попал впросак, подобрал полы — и бежать, а старший Флегонт пошел к младшему.
— Брось молот, поговорить надо, — сказал он.
— Говори. — Младший опустил молот и отер пот.
— Таким-то ты делом занимаешься… Не знал, не думал, что родной братец способен.
— Говори прямо, чего исподтишка кусаешь? Какие дела?
— Сам знаешь, сам.
— Ну?
— Преступников укрываешь. Даве один ко мне: адресок-де ему товарищи дали на имя Флегонта. Прошибся молодчик, беспременно к тебе надо было.
— Укрываю, да.
— Выдам, берегись!
— Попробуй!
— Кликну понятых, поищем и найдем того бродяжку.
— Ищи, но знай, брат, что сделаю я из твоей башки подкову! — Застучал молот, завертелось под ним раскаленное железо, гуще, чем искры от него, посыпались проклятия Флегонта-младшего Флегонту-старшему. — Промой сильней свое золото. В крови оно, в крови… Промой его своими слезами!
— Молчи! — завизжал старший. — Выдам, выдам!
— Дешево не продавай, проси больше, чай, родная кровь.
— Дай сто рублей, молчать буду.
— Возьми! — Младший схватил горячую полосу и сунул ее под нос старшему. — Выжгу глаза, видеть их не могу.
Отшатнулся старший и с визгом: «Выдам, выдам!» — ушел из кузни.
Через несколько дней к Флегонту-младшему нагрянули стражники и приказали:
— Собирайся!
— Куда?
— К начальству на допрос. Не пойдешь добром, приказано доставить силой.
Кузнец выхватил из горна накаленную добела железную полосу — и под молот. Играла левая рука полосой, правая била ее молотом, валил от кузнеца пар. Летели огненные брызги водопадом и проклятия потоком. Проклинал Флегонт землю, которая носит разные исчадия, и небо, которое не упадет на их головы.
Один из стражников потянул кузнеца за фартук:
— Бросай молот! Запирай кузню!
Двинул Флегонт стражника ногой, и отлетел тот в угол.
— Вяжи его! — закричал стражник своему помощнику. — Кандалы ему!
Подскочили оба к Флегонту с револьверами.
— Руки вверх!
Бросил кузнец свой молот, с размаху поднял накаленную полосу и описал ею огненный круг.
— Убью, гады!
Присели стражники, на четвереньках выползли из кузни, а Флегонт закрыл железную дверь и припал к ведру с холодной водой.
Крупные капли грязного пота выступили на лице Флегонта, грудь вздыхала редко и тяжело, а плечи дрожали буграми мышц.
— Братец, родной братец… — сказал кузнец, потом откинул космы волос и опять принялся нагревать железную полосу.
Сквозь шум мехов и грохот своего молота он слышал гул и говор народа, сбегавшегося к кузне, слышал крикливые приказания стражников:
— Тащи хворосту, дров! Выживем огнем!
— Огнем… Он всю жизнь в огне, этим его не возьмешь, — подал кто-то из толпы насмешливое замечание.
— Тащи, черти! Всех отправим в кутузку. Чего стоите? В тюрьму захотели? Живей шевелись! — командовали стражники.
Росли кучи сухого валежника, охватывали кольцом кузню.
— Довольно! Эй, керосину! У кого есть?
— Нету у нас, летом какой керосин, освещаемся солнцем.
Но у Флегонта-старшего нашелся керосин, им и побрызгали валежник.
Затих говор. Ждал кузнец, что дым и пламень хлынут в кузню, задушат его, как зверя в клетке. Гремел он молотом, торопился по привычке закончить работу. В стене зашевелились камни, выпал один, другой, образовалась дыра, но лом ковырял еще и дыра ширилась.
«Ловушку делают, пусть, через нее я и уйду», — думал кузнец.
Еще несколько минут молчания, потом окрик стражника:
— Сдаешься?
Кузнец не ответил.
— Сдавайся. Все равно возьмем. Хуже будет.
— Молчи, грязная душа, заткни глотку! — Еще крепче сжал Флегонт-младший полосу, которая светилась белым огнем, мелкие искры прыгали от нее.
Стражник поджег хворост, туча черного дыма и пламени охватила кузню. Стоял Флегонт, видел перед собой дыру, в которую тянулся к нему жадными языками пламень, едкий дым перехватывал горло.
Метнулся Флегонт в один угол, затем в другой, завертелся вокруг наковальни, точно под его ногами был не земляной пол, а горячий горн, застонал по-звериному и кинулся в дыру. Разорвал чем-то острым свою кожаную одежду, зашиб о каменные стены плечи, глотнул дыму и охмелел. Завертелись перед его глазами горы, Гостеприимный стан, разбитая дорога. Остановился он, чтобы перемочь головокружение, а народ тянет перед ним колючую проволоку, поднимает на него веревочные путы и петли. Кинулся кузнец вбок, задел ногой проволоку и упал. Выскользнула из рук железная полоса. Навалились на него стражники и доброхоты — ни встать, ни шевельнуться. Связали и положили кузнеца на грязную приисковую тележонку.