В «Золотой голытьбе» выведена целая галерея самоотверженных людей, посвятивших всю свою жизнь борьбе за освобождение народа от гнета царизма. Писатель воспел «дикую поэзию» бродяжничества и воли, получившую широкий размах в глухих лесах Урала и Башкирии в период между первой русской революцией и Великим Октябрем.
Золотоволосый мятежник Юшка Соловей, вчерашний батрак, скрываясь после поражения революции 1905 года в тайге, старается поднять бедноту — «золотую голытьбу» — на борьбу против заводского начальства, притесняющего трудовой люд Башкирии. К нему присоединяется юный башкир Бурнус, поклявшийся отомстить баям за оскорбления и обиды. Есть у мстителей и верные товарищи. Мятежники надолго становятся хозяевами тайги, нагоняя ужас на богачей, помещиков, чиновников, безжалостно расправляясь с особо жестокими и ненавистными эксплуататорами народа.
Свободолюбивых бунтарей, этих «добрых разбойников», писатель изображает в традициях устного поэтического творчества. Это гордые, не знающие страха люди, беззаветно любящие трудовой народ, жаждущие торжества справедливости.
«Начальник ищет подати, хозяин ищет барыш, — говорит Бурнус. — Надо прогнать начальник и хозяин, тогда будет у башкирин и степь, и табун, и дорогой кош».
В течение ряда лет Юшка, Бурнус и их друзья ведут отшельнический образ жизни, мстят богачам, стараются «прогнать начальник и хозяин». Но одни они не в силах изменить существующий строй, улучшить положение народа.
И вот грянула Великая Октябрьская социалистическая революция. Весть о ней быстро облетела всю Россию, дошла она до Башкирии и Урала. Восторженно встретили мятежники новую, Советскую, власть. А когда началась гражданская война против врагов революции, Юшка с дружиной геройски защищает завод, теперь уже принадлежащий народу, от белогвардейцев. «Добрые разбойники», следовательно, становятся сознательными революционерами.
В романе много запоминающихся образов — Юшка Соловей, его жена Ирина, их дочь — «Рыжий ангельчик», Бурнус и другие, которые надолго остаются в памяти.
Если фольклорная образность, романтически приподнятый, красочный тон повествования лишь усиливают правдивость изображаемых событий, то множество авантюрно-приключенческих эпизодов, хотя и читаются с интересом, но снижают реализм произведения.
Особенно выразительным фольклорным колоритом отличается образ Бурнуса. Он вырос в большом башкирском ауле Мелеузе. С детства полюбил эти степные края, его трудолюбивый народ. И сердце еще совсем юного малайки Бурнуса болит от того, что купцы и заводчики, русские начальники и попы сплавили леса, отняли у башкир степи. И живется теперь им безрадостно, скудно, голодно. «Брось слезливую дудку — курай, возьми ружье и топор и прогони тех, перед кем ты снимаешь шапку!» — к этому призывает бунтарский дух Бурнуса. Ему до глубины души ненавистен каштан (маклер) Магомет Гафаров. Это он продавал за яркие бешметы и за ароматный чай башкирскую степь, пропивал леса и рыбные озера. Бурнус давно горит желанием убить каштана Гафарова, врага своего народа. И мечтает о том времени, когда будет свободен каждый башкир и вся Башкирия. Старый Садык поведал ему башкирскую легенду о кинжале Салавата Юлаева. Одна из глав романа, органически вплетенная в общее повествование, так и называется — «Кинжал Салавата Юлаева». Здесь излагается поэтическая легенда о романтической любви Салавата и молодой вдовы Узенбаевой из деревни Мурсалимкино. Оставшись с сыном — маленьким Салаватом, женщина слагала песню:
Вырос сын Салавата и ушел «бить начальников». И вот однажды в кош старухи Узенбаевой пришел слепой курайсы. Он заиграл на тростниковой дудочке славу Салавату Узенбаеву, сыну Юлаева, который сразил двенадцать начальников и отбился от двадцати конников и умер вольным орлом.
«На нем нельзя было сосчитать всех ран, и каждая сочилась кровью, — продолжал курайсы. — Он все время держал в руках кинжал своего великого отца; когда потекла последняя капля, он отдал его мне, слепому курайсы. Тогда я был зряч и ходил без поводыря. Я запомнил его последние слова: «Отнеси кинжал к матери» — и пять лет хожу по Башкирии, во всех кошах, каждой женщине пою эту песню. Многие плакали, но ни одна из них не сказала: «Я — мать».