От этого заключения сам собой напрашивается переход к другому заключению, для нас здесь еще более важному.
А именно:
— Если в среде народов есть такие, которые наделены по преимуществу «политическим» характером, как есть другие с характером по преимуществу «правовым» (Америка Вильсона) или «моральным» (Германия Вильгельма II), то это безусловно должны быть народы, живущие в наиболее ненормальных, неустойчивых социально-политических условиях и наиболее предрасположенные к революциям.
Главнейшими из условий, предрасполагающих страны к революциям, мне представляются нижеследующие:
— Весьма отсталое государственное устройство.
— Правительство, кажущееся весьма сильным и опирающееся на господствующие меньшинства при полном пренебрежении к интересам подавляющего большинства населения.
— Полная невозможность изменить правительственный строй в порядке мирном и с помощью средств легальных.
— Мало удовлетворительное внутреннее состояние государства и, в особенности — плохое его экономическое положение.
— Непосредственные внешние опасности.
— Весьма отсталая цивилизация.
— Разительные социальные неравенства.
— Бурное историческое прошлое страны, заполненное внезапными политическими переменами, восстаниями и революциями разного рода и разного значения.
— Недовольство народа существующим положением вещей, превратившееся в его естественное состояние.
— Почти полное отсутствие политического опыта и интереса к политическим делам у подавляющего большинства народных масс.
— Общественное мнение слабое и раздробленное.
— Исключительно сильное влияние отдельных личностей в качестве вождей партий или публицистов.
— Существование в течение долгого времени и относительно весьма сильное влияние революционных обществ и группировок.
И, наконец, — быть может, наиболее существенное условие:
— Революционный дух должен владеть в таком народе не широкими народными массами (революции никогда не делаются большинством), но лишь сравнительно очень небольшим числом лиц, интересующихся ходом политических дел и стремящихся защищать массы против угнетения их господствующими классами. Что же касается самих масс, то они должны представляться лишь удобным горючим материалом в руках революционеров по призванию, готовым проявить себя в подходящий момент сборищем людей, лишенных правового смысла и отказавшихся от всех моральных устоев.
Таким образом, у народов-"консерваторов" с ярко выраженным «моральным» характером моральными должны являться (хотя бы в принципе) все. У народов-"либералов" или «прогрессистов», обладающих «правовым» характером, право должно поддерживаться большинством населения. У народов-"революционеров" с их преимущественно «политическим» темпераментом революционную политику делают меньшинства и отдельные единицы.
Но с другой стороны:
— Когда в той или иной стране, Мораль оказывается доминирующей социальной силой, то она действует лишь в интересах отдельных правящих единиц и ничтожных меньшинств. Когда Мораль уступает первенствующее место Праву, то выгодами Права начинает пользоваться организованное (формальное?) большинство населения. Когда же в процессе внезапно разразившейся революции ходом социальных дел единовластно берется править Политика, тогда на первый план выдвигаются воля и прихоти всех, тогда все должны быть относительно удовлетворены и все решают участь революции.
Отсюда — новый характерный признак Политики, как источника всякой революции:
— Вместо того, чтобы покоиться на начале неравенства и иерархии, как Мораль, — или на начале равенства, как Право, революционная Политика ищет свою опору в принципе неразличения и единства.
Единство есть самая основная категория всякой Революции. Объединение всех — ее первая цель, потому что только цель объединения и может увлечь одновременно всех.
В полном согласии с только что отмеченной необходимостью для революции опираться на дезорганизованные, своевольные массы и затем их объединять вырабатываются обычно революционные программы.
В маленькой стране достаточно бывает иногда весьма скромных требований, чтобы зажечь революцию и вести ее под их флагом. Но подобные революции не могут получить широкого размаха и заканчиваются сравнительно мало существенными переменами. Мы же здесь интересуемся лишь странами, мощно влияющими на ход всей международной жизни и, следовательно, внимание наше мы можем обращать лишь на те из революций, которые способны приобрести значение революции мирового масштаба.
Мы, значит, спрашиваем себя:
— Каково должно быть содержание революционной программы для того, чтобы очень большая страна могла увлечься ею?
— Наличие каких условий требуется для того, чтобы подобного рода программа могла осуществиться хотя бы временно?
— При каких условиях революция в одной из крупных стран способна превратиться в мировую революцию?
Отвечаем:
— Очень большая страна, правительственное устройство которой находится в весьма отсталом состоянии, и в которой относительные спокойствие и благополучие поддерживаются путем гнета и принуждения, — предполагает население весьма пестрого национального состава, части которого живут своею обособленною жизнью и держатся в повиновении целому на основании девиза: divide et impera, разделяй и властвуй. Желая привлечь к себе в таких странах симпатии наиболее широких народных масс — т. е. масс, стоящих в большинстве на очень низком культурном уровне и находящихся в самых разнообразных культурных условиях, соответствующая революционная программа должна быть в состоянии удовлетворять всех и каждого без различия их национального происхождения, степени духовного развития и при единственном лишь условии, что приемлющий ее тяжко страдает от существующего социального и политического неустройства.
По этой причине революционная программа, о которой речь, должна быть весьма простой по составу своих мыслей и для всех легко понятной. Она должна содержать в себе требования, весьма заманчивые для всякого, кто страдает и морально, и материально. Она должна обращаться к инстинктам и чувствам наиболее простым и естественным. Она должна взывать к справедливости, но к справедливости упрощенной, грубой, карающей и обещающей награды.
Чем более обширна и радикальна революционная Программа, тем лучше она должна быть разработана и тем дольше принуждена она ожидать своего возможного осуществления. Силою вещей революционер с широкими политическими горизонтами, не желающий довольствоваться посредственными результатами или преходящими успехами и принимаемый за утописта даже в среде своих ближайших друзей, превращается в теоретика революции.
Он развивает и оттачивает программу своей партии. Он старается укрепить и углубить ее научные основы. Он заботливо собирает и систематизирует все данные, исторические, статистические и другие, так или иначе полезные для революционного дела. Он тщательно изучает основы революционной тактики. Он ясно отдает себе отчет во всем, что теоретически благоприятно или неблагоприятно для революции, что может обусловить ее окончательный успех или, напротив, полное ее крушение.
Еще раз: — какое разительное отличие от либерала, а тем более от консерватора. Консерватор не призван создавать нечто совершенно новое и преодолевать непреодолимые препятствия. Для своей текущей работы он имеет в своем распоряжении все, что ему нужно. Все основные проблемы его политического направления обдуманы и разрешены с давних пор. Все заранее приготовлено;
на все имеется традиция, привычка, система и порядок. Ему достаточно лишь продолжать — почти автоматически, совершенно спокойно. Свое внимание ему приходится обращать лишь на детали и на нюансы, на изменения второстепенного значения. Даже наиболее решающие события ему не представляются исключительными и чрезвычайными, требующими новых методов действия и новых принципиальных предпосылок. Он вообще не способен представить себе, чтобы возможны были такие обстоятельства, при которых возникал бы вопрос о новых методах и о новых предпосылках. А тогда для чего же ему всякие "теоретические обоснования", всякие проблемы тактики, упорные подготовительные работы — словом все то, что от противников его, революционеров, требует исключительных личных качеств и почти сверхчеловеческого напряжения воли?