Фабричные
От теплого поросячьего корма отдавало бражным запахом. Наталья очистила запачканную бардой руку и прихватила дужку. В дверях она чуть-чуть не столкнулась с бригадиром. Наталья не переступила порог, поставила бадью на пол и цепко взглянула на бригадира:
— Опять зачем-то?
— Опять, — попытался улыбнуться бригадир, но невольно прикрыл рот рукой: спекшаяся от ветра и солнца нижняя губа его была покрыта коростой. Он подал Наталье газетный сверток. — Тут петушок. Ощипанный. Нынче их вывелось на ферме больше, чем молодок. И к разу: а то чем кормить подсобников? Сваришь завтра своей постоялке.
Наталья с досадой кинула петушка на лавку:
— Совей! Повесил мне на шею жернов да еще насмехается. Нагнали их из города, а мы обстряпывай.
— Не нагнали, а послали на управу. Сознавать должна, какая сейчас пора: жатва подоспела, да я сенокос еще не закончился. Тебя вот на денек не упросишь поработать в бригаде.
— Не обязана. Мы — фабричные.
— Да ведь на фабрику-то ходит только Василий.
— А на мне дом да хозяйство.
— Хозяйство-то, оно у всех. Только нашим бабам не до вышивок летом...
Наталью взорвало:
— Не твое дело, чем бы я ни занималась! Мы не в долгу живем, за все платим: и за дворину, и за выпас...
При упоминании о траве бригадир внушительно поднял узловатый палец, точно в ржавчине от постоянных ожогов при затяжках из «бычков»:
— В овраге на Харбузе не коси! Ту траву мы еще, может, в силос...
— Наверно, — сварливо возразила Наталья. — Заставишь кого лезти туда через чапыж да крапиву. Быть нет у нас травы в другом месте. А мне не запретишь: у нас билет на руках...
Круто повернувшись, Василий заметно припал на сведенную от ранения левую ногу и направился вон из сеней.
Поросенок в хлеве верещал и прядал на отводок. Наталья кулаком ткнула его в рыло:
— Эк, ломится, окаянный! Минуты не потерпит без жоры.
Но чавканье и фырканье, с каким солощий поросенок принялся хватать корм из корыта, заскочив в него передними ногами, смягчили сердце Натальи и настроили ее на бодрые размышления о предстоящей, ею же самой уложенной перемене жизни. Да, осенью они непременно переберутся из деревни в рабочий поселок при картонной фабрике. Как получат ссуду, так и перевезут избу. Там отведут приусадебный участок не меньше, каким они пользуются здесь. Она будет хозяйствовать в полной независимости. Мужу тоже ладнее: не придется, как теперь, каждодневно ходить на работу за четыре километра, хоть он и не жалуется на устаток от этого. И сына, Валерия, примут в ту же фабрику, как отслужится в армии.
— Не будешь заноситься надо мной, — вслух высказалась Наталья о бригадире и пошла из хлева, погромыхивая порожней бадьей.
В избе она вспомнила про петушка: «Снести в подклеть». Взяв тушку, к которой приклеились сырые лохмотья газеты, Наталья опять покосилась на небольшой чемодан, находившийся тут же на лавке. Коричневая фибра чемодана местами так затерлась, точно ее запятнали мелом. Этот чемодан оставила утром приезжая из города — не то девица, не то молодайка. Наталья еще не успела приглядеться к ней и наугад распознать, кто она такая, как уж бригадир увел ее на заречный луг. «Тоже... помощница, — неприязненно заключила Наталья. — Поди, и граблей взять чередом не умеет». Хотя и к соседям поместили городских — и даже еще не по одному, — все равно Наталья оставалась в обиде на навязанную обузу. Покой был подорван на весь день. Управившись по дому, она хотела идти в лес за вениками, но могла явиться постоялка: после полудня сену самая длительная сушка, и колхозники ходят с ближних лугов обедать домой. Наталья то и дело заглядывала в окна, раздвигая густо разросшиеся ветки герани и примул. «Ведь куска не взяла, — досадовала она на постоялку. — Разве у своих перехватит?.. Да пес с ней! Была неволя сторожить ее...» Принялась разбирать принесенную вчера из сечи малину для варенья. Боясь быть застигнутой за таким пустячным занятием, ушла из избы в чулан и все время прислушивалась, не хлопнет ли дверь в сени. Откидывая зеленец, Наталья часто слизывала с пальцев раздавленные ягоды. На язык попал лесной клоп. Наталья исплевалась досуха, но во рту все еще держалась такая горечь, точно она, как однажды в детстве, отведала молочка из трубочки одуванчика. И варенье она варила не в избе, на шестке, а в бане, непрестанно посматривая в заулок и на крыльцо избы через приотворенную дверь. Но постоялка так и не пришла. В четвертом часу вернулся с работы Василий.
— Ну и жарища! — вяло пробасил он, осторожно стаскивая с себя прилипшую к потному телу майку. — Что в корпусе, что на улице — не продохнешь.